Вот и озверели. У нас похватали железнодорожников. Расстреляли сразу, на рассвете, – глухо объясняла Мария, не в силах больше плакать. Она словно окаменела.
Выстрелы на Сенной не смолкали долго. Машинами привозили на казнь крестьян из окрестных деревень: Пруд, Ярыгино, Ключ… Запылали хаты, фермы, клубы – горели сёла в Холомерской стороне: Гумничино, Антоненки, Подранда, Козлы, Яново, Устье, Горки, Моисеево, Софиевка…
Холодным пасмурным утром в хату постучали Трофимовы племянники: двенадцатилетняя Нина Сепачёва и десятилетний Вова. Дети частенько наведывались в гости то с передачками для девочек, то по поручению Прасковьи Макаровны – в огороде Наталье помочь, то просто от нечего делать. Угостит тётка жидкой похлёбкой, лепёшкой или бульбиной – так в гостях всегда вкуснее, чем дома.
– Мамка послала сказать, – затараторил Вова, от волнения вытаращив глаза.
– Я объясню! – перебила Нина по праву старшинства. – К нам отцовы знакомые вчера наведались из Козлов. Деревню-то – страх какой! – немцы пожгли. А люди, кто живые остались, ушли в лес, в болота…
– На холоде! Голодные! – не стерпел Вовка.
Нина недовольно покосилась на брата:
– Потому и пришли, что одежда нужна да поесть. Мамка сказала, вы, тётя Наташа, их тоже ведаете! Может, дадите чего?
– Сюда, через всю деревню, они идти побоялись, – снова вставил Вовка.
Наталья задумалась. Когда в сорок первом шли бои за Езерище, она с детишками и свекровью пряталась в Козлах, в хате у знакомых Ефросиньи Фёдоровны, куда та и привела. Народу набилось битком. Однако хозяева никому не отказали. Приютили. Накормили. Спали на полу, впритирку, как были – в одежде.
– Ай, беда-то какая! – всплеснула руками. – Как же без хаты, без крыши?
– Землянки роют, – деловито пояснил племянник.
Собрав в хатуль вещи: из своей и Трофимовой одежды – кофты, старый пиджак, латаное одеяльце, – отсыпала соли, немного зерна, положила немецкого хлеба, лепёшек. Хотела передать детям, но раздумала.
– С вами пойду!
– Куды зноў? – проснувшись, заворчала свекровь. – Што табе, як іголак наторкалі?[20]
– Я быстро! Провожу ваших внуков: одни ребятки – как бы чего… А вы, мама, за малышнёй приглядите, – и подтолкнула племянников к Ефросинье Фёдоровне: – А ну, бабушку обнять да поцеловать!
Наталье нестерпимо захотелось увидеть старика Степанова, когда-то приютившего их в трудный час. Ей казалось, что он чем-то неуловимо похож на деда Гришу, словно тот возвратился из небытия, и теперь можно уткнуться в его пушистую бороду, а он будет гладить по голове большой шершавой ладонью, напевая густым басом: «Золотко ты наше, внучечка Натальюшка, да сохранит тебя Господь и помилует, да защитит Пресвятая Богородица!».
Степанов и впрямь тепло обнял Наталью. Его блёклые глаза – то ли выжжены гарью и дымом деревни, то ли болезненно воспалены холодом и сыростью болот – слезились, руки дрожали. В который раз он делился пережитым:
– Баба мая з агарода ўбачыла, як удалечыні пабліскваюць