мышонок! Схудала совсем…
В сенях стукнула дверь, в комнату заглянула Вера Новикова.
– Здорово, кума!
– Ай, – засуетилась хозяйка, – я ж ещё и печь не топила, не готовила, а тут гостья на пороге!
– Супакойся, охолонь! Я крестнице гостинец принесла. – Вера развернула платок. Крупный бурак закрасовался в её руках. – Это ж мы яму открыли, сохранилась свёкла добра. Лариса, прыгажуня, трымай!
Растроганная Наталья обняла подругу:
– Я и так твоя должница! В Лобок, в церкву, ты – одна с моим дитём!
– Чего уж теперь? Дело сделано – покрестили! Есть у Лорки Ангел-хранитель и добренько. Ой, Наталья, – засияла Вера, – там же полицай тогда венчался! Забыть не могу, перед глазами всё, будто сейчас. Чудно! Мы-то с Новиковым расписались в сельсовете. А в церкви – красота! Даже завидно.
– Услышал бы тебя Севостьяновский дружок Скоробогатов (светлая ему память!), – Наталья приглушила голос, – поставил бы вопрос на собрании!
– Зашёл бы он в церкву да на венчание поглядел, сам бы обвенчался с жонкай своей, – горько улыбнулась Вера, уголки губ поползли вниз. – Добрый был человек, если б не партиец, можа, пожил бы яшчэ.
– Донёс кто-то, что райкомовский… Ходи и бойся. И чужих, и своих, – вздохнула Наталья.
Кума прищурила глаза, неожиданно твёрдо спросила:
– А Севостьянов тебя солью обеспечил?
– А как же! Запасся, цельный мешок со складов приволок!
– Так я ж за ней. Отсыпь! – улыбнулась Вера, поправляя платок, съехавший на покатые плечи и обнаживший толстую русую косу, закрученную на затылке. – Твой Трофим моему Новикову обещал. В деревню собирается, надо старикам в Студёнку передать. Сыпь, не жалея, едаков-то много, – добавила многозначительно.
– Много? – Наталья удивлённо покосилась.
– Насыпай, насыпай! – рассмеялась кума.
Стемнело, а Севостьянов не возвращался. «Где ж его носит?» – сердилась Наталья, прислушиваясь к звукам во дворе. Лариса давно уже спала на печи, обнявшись с бабушкой. Галинка тоже угомонилась, посапывала в колыбельке. А ей не спалось, не лежалось. То и дело вскакивала, вглядывалась через оконное стекло в майскую ночную черноту. В памяти непрошенно всплывали тревожные дни, когда за Езерище ещё шли бои, и она, беременная, с Лорой на руках и со старухой в придачу, заявилась к мачехе в Сачни, ведь в Давыдёнках хаты не осталось, отец успел до войны в посёлок перевезти, а достроить времени не хватило.
Хоть не мамка Агриппина Сергеевна, а всем нашлось место в её маленькой хатке, где приютились ещё и Григорьевы Ниночка с Алёшей, пока Арсентий Григорьевич и Трофим в лесу пропадали. В деревне одни бабы с детишками да совсем немощные старики. Зато без стрельбы. А в схронах зерно, бульба, бураки, морковка. В сарае курочки, хоть одно яйцо снесут, а всё лучше, чем пустой чугунок в печи. Мужики время от времени появлялись. О чём-то шептались, но куда уходили, чем занимались, женщинам не докладывали. То одежду сменят, то хлебушком запасутся и снова исчезнут. Случалось, мяса добывали: после бомбёжек