Траворский, назначался Королевским Жрецом.
И пришло новое искушение – возгордиться, вознестись! Меня выбрали Королевским Жрецом, меня, не кого-то из мудрых старейшин, не кого-то из «солнечной знати», не любимца толпы и не знаменитого проповедника, а меня, безродного, некрасивого, упрямого мужика из деревеньки, про которую говорили, что там и бродяги брезгуют жить.
Я стоял на своей первой службе в роли Королевского Жреца, впереди остальных, у балюстрады, на месте лишь вчера умершего старца и выплетал голосом молитву, гордо вскинув лицо к Солнцу.
И вдруг мне стало страшно. Я вспомнил, почему многие из монахов не стремятся, а то и отказываются от чести стать жрецами. Монах – это выбор, обязывающий сменить жизненные устои и идти по пути к Солнцу, но жрец – это тяжкая ноша, жертва, метка на всю жизнь без права сменить порядок. Быть жрецом – это тащить к Солнцу других, даже самых заблудших, уродливых, паршивых, сгнивших изнутри, каждого из толпы. Прежде я словно не задумывался об этом, вытаскивая из канав пьяниц или исповедуя разбойников. Сейчас же на мне висела не просто ответственность за чужие жизни, но ответственность за благополучие королевской семьи.
Ведь Королевский Жрец – единственный, чьё слово приравнивается к слову короля или королевы.
Королевского Жреца всегда выбирали особенно тщательно. От его благодетелей и пороков зависела судьба принцев и принцесс, в чьё воспитание я теперь имел право вмешиваться согласно закону, судьба самой королевы, чьи решения теперь могли быть оспорены мной даже из одного предчувствия ошибки, а следовательно – судьба всего королевства. Мне следовало стать духовным воспитателем, отцом, советчиком, самим посланцем Солнце-бога для королевы Тихонравы Проклятой и её детей.
И если что-то пойдёт не так – вина будет лишь на мне.
Страх сдавил горло, я осёкся на полуслове, прерывая молитву. Ещё несколько секунд толпа гудела, договаривая за мной, а потом наступила тишина.
Королева Тихонрава Проклятая стояла за моей спиной. Её единственный сын, предрассветный Брегослав, лишённый по перворождению прав на престол, стоял подле матери, глотая зевоту и щурясь на Солнце, золотящее его русые волосы. Наследница престола, двенадцатилетняя рассветная принцесса Миронега, что была младше брата всего на год, сидела на положенной её статусу резной скамейке, слушая молитву с видом безразличным и даже скучающим. Десятилетняя Малиновка, дневная принцесса, охотно подхватывала молитву и выглядела увлечённой.
Я, обернувшись, смотрел на них, и волосы мои под гривой шевелились от ужаса. Как я должен спасать если не саму королеву, то её детей – я, сам никогда не бывший отцом или хотя бы страшим братом, не знающий, как отыскать ключ к юному сердцу?
На лицах королевской семьи светился немой вопрос – почему я прервал молитву? Даже скучающая Миронега уставилась на меня с неодобрением. Я онемел почти на минуту, не зная, что мне с ними теперь делать, как стать достойным советчиком для тех, кто научен бремени