или застарелым.
– А мы за вами! – Не дав нам ответить, резюмировал первый голос. В темноте не разобрать было, чьи это голоса.
– Вечер добрый! – Отвечаю, хотя уже довольно поздно для вечера. – А что такое?
– Айда, пожалуйста, за нами, сейчас узнаете. Собрание у нас.
– Да. Экстренное, – подтвердил второй голос.
– Судьбоносное, – подчеркнул первый голос. – Народ за вами послал.
– Актив послал, – со значением уточнил первый голос и дополнил. – Пока не поздно…
На многозначительное «судьбоносное» я не обратил внимания, как на навязшее, привычное, а вот на другое…
– Собрание? – Удивлённо переспрашиваю. Я уже и забыл, что такое собрание. Планёрки знаю, референдумы, диспуты, брифинги, переговоры, к примеру, разборки какие – проходили… а собрания… Что-то из далёкого прошлого. – Что за собрание? – интересуюсь.
– Я ж говорю – экстренное. – Растолковал в темноте второй голос.
– Конечно, пошли, дядь Женя. Пошли, если нас ждут, там разберёмся, – дёрнул за рукав Мишка. – Мне спать ещё рано, – просительно поведал мне. – И я не хочу. – А провожатым сообщил. – У него спина на солнце сгорела, нам потом к доктору надо.
– О, сгорела! – воскликнул хриплый голос, и рассмеялся – От такой болезни доктор у нас один – стопарь, и всё, – враз становишься здоровым! Вылечим, вылечим.
– Это уж, как закончим сходку. Сразу. Ага! – дополнил второй голос.
Ещё нелучше – сходка. Сходка – это вообще за окраиной сознания.
– Ладно, идём, – говорю. – Если народ послал. – Мишка благодарно ткнулся в меня плечом, и крепче взял за руку.
В свете фонариков, тускло светивших только под ноги, по абсолютно тёмной улице, спотыкаясь и проваливаясь в разные невидимые неровности сельской дороги, мы дошли и вошли в помещение бывшего сельсовета. Там, в просторной комнате секретаря, при свете керосиновой лампы собрался актив села. Человек тридцать. Практически всё взрослое население посёлка, старики.
Нас ждали.
Мы с Мишкой поздоровались. Нам разноголосо и приветливо ответили. Шумно задвигав стульями, предложили присесть.
– Ну, как дома отдыхается, Евгений Павлович, нормально, осмотрелся? – преувеличенно бодрым тоном, почти армейским, спросила местная исполнительная Голова, бывшая библиотекарь Валентина Ивановна.
Керосиновая лампа ярко высвечивала середину стола, руки людей, лежащих на нём, совсем плоско лица присутствовавших. А их уши, и всё что за спинами, терялось в абсолютной черноте. Как и сами лица, порой, если человек отклонялся на спинку стула, или менял позу. Тогда они – лица, с разной степенью желтизны – от лампы, и черными провалами глазниц, тенями от носа, губ, подбородка, растворяясь, обезличиваясь, мгновенно уходили в никуда, в темноту… И вновь потом проявлялись… в той или иной степени. В комнате остро пахло керосином, табачным дымом, ещё чем-то кислым.
Обстановка была фантастически нереальной, если представить в каком веке и при каких достижениях цивилизации мы живём. Парадокс просто. Сдвиг эпох. Какая-то