теперь сказать. Без денег, без знакомых… Поступил. Общага! Зачёты! А по ночам, когда вагоны с ребятами разгружали, подрабатывали, когда почтово-багажные, что, в общем, подвернётся. И самодеятельность, конечно. Это святое. Я ведь чтецом всегда был, лауреатом. Такие стихи о Ленине, о Партии читал, о войне… Заслушаешься. На конкурсах всегда! Так сильно у меня звучало, убедительно. Потому что я сам в это крепко верил, не играл, просто не сомневался в том, что говорю. Мне даже предлагали в театральный перевестись. Ага! Смешно сказать! И танцы, естественно. Под духовой оркестр, потом под магнитофон. Летом, безусловно шабашки – стройбригады. Девочки, конечно, извините. «Агдам» и прочие прелести вольной жизни. Это потом уж и Север, и Сахалин, снова Север, и вот, теперь, здесь, Москва. В Москве живём. Зато у нас в семье теперь целых два москвича: Эличка и сын. Да Эля?
Эля кивнула головой, аккуратно подкладывая в это время овощи на мою тарелку.
– Вам ещё что-нибудь положить? – Отвлекая, мягким, приятным голосом спрашивает она.
– Нет, – вежливо отказываюсь. – Спасибо, я сам. У вас всё очень вкусно! Мне всё нравится!
– Приятного аппетита! Кушайте, пожалуйста, кушайте.
– Да, не стесняйтесь, пожалуйста, – энергично поддержал супругу Николай Михайлович. – Нам тоже приятно. – И продолжил беседу. – И чем же вы, простите, сейчас в Москве занимаетесь, Евгений Павлович? Если не секрет! – старательно прожёвывая сочную, хорошо прожаренную телячью вырезку спрашивает Мишкин папа. – Где… эмм… работаете?
– Сейчас ничем. Нигде. Я… – помялся, размышляя, говорить-не говорить. Произнёс как можно равнодушнее. – Я бэ-жэ-эр.
– Кто-кто? – Не разобрал Николай Михайлович.
– Это фамилия такая у вас? Французская? – пряча удивление, осторожно уточнила Мишкина мама, зависнув изящными своими ручками, с ножичком и вилочкой, над не менее изящной тарелочкой.
– Нет, это название спецкоманды у них, мам, – выскочил Мишаня. – Безжалостные ребята… В смысле рота, да, дядь Жень?
Мне вдруг стало смешно, даже почти весело от его фантазий, ну, мальчика, ну, выдумщик.
– Ну, в общем, Миша, – не выдержал я, рассмеялся. – Пожалуй, что да. Ты угадал.
Мальчишка победно воскликнул:
– Вот!
– Никогда не слыхал, – отрицательно замотал головой Николай Михайлович. – Хотя, уважаю. Сам всегда хотел… эээ…бегать, стрелять, драться… И всё такое прочее. Эх!
– Как Джеймс Бонд, да, пап?
– Да, – отец многозначительно улыбнулся. – Даже лучше.
– Лучше, – Мишка хмыкнул. – Это у дяди Жени хорошо получается. Я видел.
– И как? – не осторожно полюбопытствовал папа.
– О! – Мишель выпучил глаза, подскочил, сжал кулаки, с зажатыми в них боевыми предметами – столовыми приборами, замахал ими для убедительности.
– Он как дал справой тому, длинному, потом раз, левой, под дых, ещё и подсечку… потом, в челюсть – бабах! Х-ха… И они сразу бежать! Да!..
– Мишель,