Мне больно знать, что моего огня мало, чтобы отогреть твоё холодное тело.
Прости меня за то, что я так медленно и так тяжело учусь с тобой обращаться – ведь я прежде только изгоняла мелких бесов, но никогда еще не воскрешала из мёртвых. И я хотела бы, очень бы хотела, чтобы это произошло раньше, чем я закончусь, чем угаснет моё тепло… Но ты оставил меня снова одну в моём склепе, без тепла и надежды на смягчение моего приговора. Без тебя мне не справиться с этим холодом.
Нас тянет туда, где похороны? Нет. Это мы – и есть смерть. Ты – моя, пришедшая за мной таким странным и изощренным образом.
Чтобы понять тебя, мне потребуется умереть самой. И я хочу, чтобы это произошло, пока ты не отнял у меня с губ сладкий привкус твоих «люблю» и «скучаю».
Ночь.
Тебя нет.
Музыки нет. Стихов нет.
Нет желания двигаться.
И даже моргается медленно,
будто глаза внутри формалиновой банки…
Двигатель вытащен. Бензин слит.
Остался только ржавый остов.
Я – изношенный автомобиль,
снятый давно с производства.
Что ещё мне из себя вытащить,
вытянуть медленно, как каучуковую соплю?
Чтобы где-то там, далеко,
за мозжечком
не жужжало фантомное,
звонкоеназойливое,
слово «предательство».
Чтобы осточертевший стук на запястье,
из глубины маленького квадратика
из стекла
не отбивал, как молотом по наковальне,
гулкое:
«Все бегут от тебя,
а не навстречу.
Даже стрелки -
и те.
Тебя снова бросили.
Не пожалели.
Оставили здесь одну».
Открываю новую страницу и начинаю писать ещё до того, как для себя точно сформулировала что именно хочу написать.
Столько всего накопилось, медленно, по капельке просочилось на пол… Казалось бы, эта труба не была ржавой и прохудившейся… Но как только краска по неосторожной случайности отошла от неё в дальнем углу – вода, грязная, ржавая и липкая, застоявшаяся, стала предательски сочиться на светлый пол. Ты, конечно, каждый день подкладываешь новую свежую тряпку… Но ты ведь хорошо понимаешь, что это только отсрочит момент, когда эту проблему придётся решать? Рано или поздно эту трубу прорвёт.
Так и теперь. Тяжёлое и спутанное, неизвестное и тёмное лежит на душе… И если уже не начало, то вот-вот начнёт медленно тебя убивать изнутри.
Что это? Тот самый пресловутый переломный момент в головах не совсем нормальных людей, который не позволяет им перешагнуть порог двадцати восьми лет? Про таких говорят: « Вступил в клуб 27». Вот, через какую-то неделю мне стукнет 28… И знаешь, чем ближе к этому дню, тем тяжелее волочить себя со своими грузами к этой календарной черте… Каждый новый наступающий день кажется почти невыносимым, тягучим, зыбким, тошнотворным… Всё это уже было. Всё это вертится по кругу. Каждое из этих лиц,