и будут очень недовольны. Как им сказать, что их дочь проклята? Или это вовсе не проклятие?
В церкви я чувствовала себя нормально, что очень обрадовало меня. Но касаться креста по-прежнему не могла. Когда я читала молитвы, то не чувствовала того, что раньше. Вера стремительно затухала во мне. Я не испытывала никакой надежды. И постепенно понимала, что меня не слышит Бог. Теперь для меня это были просто слова, не несущие никакого смысла. Меня оставили. Навсегда.
Время продолжало идти. Спустя год после спуска я окончательно смирилась, что Бог оставил меня. Молилась только для вида, чтобы не вызвать негодование и презрение окружающих. Мне отчаянно была нужна поддержка высших сил. Но кому молиться, если не Богу?
Я поняла, кто меня слышит, поняла, кто со мной рядом. Больше я не чувствовала себя одинокой. События, произошедшие в катакомбах, частично исчезли из моей памяти. Я помнила коридоры, ритуал, трон из черепов и имя. Инсения. Не знаю, что оно означало, но мне понравилось, как оно звучит. Я поняла, что это имя и является моим настоящим. С тех пор друзья звали меня так. Я звала себя так. Отныне и навсегда я стала Инсенией.
Я запомнила, как дралась с людьми в мантиях, как один из них ранил меня. Но не помнила, каким образом рана исчезла. Бог и не думал мне помогать. Значит, это были они. Кто-то из них спас меня. Но кто? Так много тайн. И слишком мало ответов. Интерес завладевал мной. Но я обещала больше не спускаться туда. И я не спущусь. Наверное.