гравировальной мастерской. Но сначала на Речную, за бабулей. Счастливчик, ты дома останешься или со мной на выход?
Счастье выбрало «на выход».
Почём нынче «дверь» в смерть?..
Бабуля была старенькая, вежливая и очень тихая.
– Ты ведь Изя Львович, сынок? – сразу с покосившегося крыльца спросила она. – Мне добрые люди посоветовали к тебе обратиться, дали телефон, сказали, что поможешь. Вот я и позвонила…
– Нет, меня Дмитрием с рождения нарекли, но я от Изи Львовича. Собирайся, мать, в морг поедем. Документы на покойную сестру собрала?
– Всё собрала, была уже с ними в этом морге. Но сестру мою мне не отдают, говорят, что надо платить за иксперта какого-то, за хранение тела, за холодильник, за грим, маньюкюр какой-то, ещё за что-то, я уж и не помню. У меня с собой было пять с половиной тысяч, пенсию должны принести девятнадцать тысяч…
– А сколько в морге хотят?
– Девяносто тысяч рублей, вот квитанцию дали, – бабуля дрожащей рукой протянула измятый клочок бумаги без печати и подписи, с корявыми цифрами, написанными от руки.
– Хорошо, хоть не долларов. Мать, одевайся, бери документы, пойдём, такси ждёт.
– Сынок, так, чай, и тебе надо платить?
– Мне уже всё оплачено, бабуль, одевайся быстрее…
Серое здание морга встретило их отчуждённо и не очень-то живо. Входная дверь с тугим скрипом нехотя пропустила Диму с бабулькой внутрь. За маленькой деревянной перегородкой сидел здоровенный рыжий мужичище с лицом породистого бульдога. Стараясь быть максимально вежливым, Дима попросил пояснить перечень услуг, оказанных покойной, показать прейскурант цен, заявление от бабушки на оказание услуг; он также поведал о бабушкиной пенсии, её одиночестве. И в конце пожелал увидеть более официальный документ по оплате, нежели та намалёванная бумажка, что дали сестре умершей. На что бульдог сквозь зубы коротко процедил:
– Ей всё сказали, всё отдали. Ты кто такой? Тебе чё надо?
Дима мирно перегнулся через стойку, столь же мирно взял бульдожью харю за нос, взял жёстко… ну, очень жёстко. Пёсо-человек, начиная свирепеть, стал дёргаться и попытался оторвать пальцы Димана от того, что было носом, но быстро превращалось в картошку. Однако тиски ещё более сжались так, что глаза амбала покраснели, из них ручьём потекли слёзы.
– У Анатолия Ивановича спросите, – гнусаво простонала жертва Диминых пальцев.
– Сам зови.
– Анатолий Иванович, к вам тут пришли, – из последних сил выдавил бедолага.
Вышло маленькое, в очках, в жилеточке, с жёлтым галстуком, с кругленьким брюшком существо. Дима нежно отпустил нос притихшего бульдога.
– Ну, козлина, держись, – прохрипел рыжий боров, свирепея на глазах, как израненный испанский бык на корриде, и стал пробираться к Диману.
– Боря, сядь и не рыпайся! – сухо бросил человечек в жёлтом галстуке, но этого хватило, чтобы огромный Борька, как боров в хлеву, тут же послушно сел и притих мышью, опустив крупную башку с низким, покатым лбом.
– Что вам угодно, господа? – Анатолий Иванович