мне нужно?
– Разумеется, нет. Это единственное, в чем я тебе не могу даже дать совета. Каждый решает это за себя. Но мне кажется…
– Что именно?
Она помолчала.
– Нет, ничего, – сказала она наконец. – Ничего.
Я смотрел на нее и никак не мог понять: действительно ли она хочет, чтобы я стал таким же, как они, или, наоборот, неловко пытается уберечь меня от этого.
– Черт с ним, с «Овератором», – сказал я, – мне сейчас не до того.
Она быстро глянула на меня, и я снова не понял ее взгляда.
– Правда, не до того. Ты же понимаешь, что я не боюсь. Просто я сейчас не могу думать о себе. Сейчас – только ты.
Сана опускает голову. Мы уже прилетели. Я выхожу и подаю ей руку. За нами легко выпрыгивает Педель. Надо научить его подавать руку даме, даже если с точки зрения машины это не является необходимым и целесообразным… А впрочем, не стоит. Не так уж много придется это делать, чтобы препоручать это другому, хотя для меня и забавно было поддерживать в Сане отношение к нему как к человеку.
Для того хотя бы, чтобы у нее постоянно был повод отвлечься от этого.
– Педель! – остановил я его, дав Сане пройти вперед.
Огненно-рыжее чудовище на алом снегу: солнце садилось.
– Что я должен?
Велеть: «Стой и не шевелись!» – и он будет стоять здесь и день, и год, и, когда все уже будет кончено и Сана навсегда исчезнет из этого снежного мира, он будет стоять здесь и ждать следующего приказа, и выполнит его так же точно, как и все в своем существовании, и будет продолжаться это бесконечное единство жизни и существования, но для меня останется только одно – перебирать в памяти все минуты этого последнего года.
Ну что же, заложить в этого краба условия еще одной игры, которая начнется сегодня и кончится раньше чем через год? Кому потом он будет подавать свое гибкое бронзовое щупальце?
Он поблескивал выпуклыми гранями стрекозиных фасеточных глаз.
– Педель, – тихо спросил я его, – ты хотел бы стать человеком?
– Должен, – сказал он, но я понял, что это не ответ на мой вопрос, а какой-то заскок в его электронном мышлении.
– Могу, – сказал он после небольшой паузы и снова замолчал. – Хотеть не умею. – Это был ответ.
Я пошел прочь.
Сана вернулась:
– Что с тобой? Почему ты задержался?
– Не хочется входить в дом. Надо было пройти километра два пешком. Да и ты почти не бываешь на воздухе.
– Ты прав. Хотя воздух в нашем доме не отличается от этого.
«Теперь она будет гонять меня на прогулки», – мелькнуло у меня в голове. Я вдруг вспомнил, что хотел уйти на лыжах в горы. Хотел. А теперь я, вероятно, буду должен это делать. Ерунда какая-то. За три секунды мой Педель прекрасно разобрался в таких вещах, как долг, желание и возможность. А я вот не могу этого. Я вдруг понял, что бесчисленное количество раз путался в этих «должен», «хочу» и «могу». Примитивные понятия. Но именно сейчас я, как никогда, не способен точно определить, что же меня заставляет совершить