руки за спину. Ну конечно, это я помешал – торчал тут рядом. И все-таки Илль – свиненок, могла бы почаще навещать старика. А вот это я скажу ей сегодня же.
Но когда мы пошли по саду к стартовой площадке, я уже не знал, что я ей скажу; вернее, я знал, что я хочу ей сказать, но путался, как сороконожка, в тысячах «хочу», «могу» и «должен». Обессилев перед полчищами этих мохнатых, липучих слов, я махнул рукой и решил, что я уже ничего не хочу и просто буду молчать.
Ее мобиль стоял справа. Я его сразу узнал – он был медовый, с легкой сеткой кристаллов, искрящихся на видимых гранях. Он висел совсем низко над землей, дверца входного люка была сдвинута, словно Илль знала, что она пробудет здесь совсем недолго и тотчас же умчится обратно. Я молча подал ей руку, но она не оперлась на нее, а повернулась и вдруг неожиданно села на кромку входного отверстия. Мобиль слегка качнулся – как гамак.
Мы еще долго молчали бы, но вдалеке показалась исполинская фигура Патери Пата. Он только перешел через дорожку и пропал за поворотом.
Илль засмеялась:
– Совсем как зверь лесной, чудо морское: вышел из кустов, напугал присутствующих видом скверным, безобразным – и снова в кусты.
– Вы-то за что его невзлюбили?
– А так. – Илль покачала ногой. – Он мне сказал одну вещь…
– Если бы это был не Патери Пат, я еще мог бы предположить, что за «одну вещь» он вам сказал.
Илль неопределенно хмыкнула.
– Ну а вы?.. – самым шутливым тоном, словно меня это не так уж и интересует.
– Я тоже ему сказала одну вещь… – Голова наклонилась еще ниже. – Совсем напрасно сказала, сгоряча, я этого никому не говорю.
– Ни папе, ни маме, ни тете, ни дяде?
– Ни.
– Ну а он?.. – Я понимал, что моя назойливость переходит уже всякие границы, но ничего не мог с собой поделать.
– А он мне сказал тогда еще одну вещь…
Илль резко подняла голову, тряхнула копной волос, так что они разлетелись по плечам:
– Ну, это все неинтересно, а я вот привезла вам билет на «Гамлета».
И достала из нагрудного кармашка узкую полоску голубоватого целлюаля.
Как же сказать ей, что я не могу, что время не принадлежит мне, что я решил до конца года не видеться с нею – и еще много такого, что можно придумать, но нельзя сказать такому человеку, как она. И я просто спросил:
– А когда?
– Послезавтра.
– Мне будет трудно улететь.
– Но вы же скажете, что идете на «Гамлета»!
Глупый маленький кузнечик. Это ты можешь сказать Джабже: «Я иду на „Гамлета“». А у нас, у взрослых, все сложнее и хуже. Дай бог тебе этого никогда не узнать. Если ты останешься в Хижине – может, и не узнаешь.
Илль слегка покачивалась, отталкиваясь ногами от земли.
– А я должна улететь, – сказала она наконец, но не сделала никакой попытки войти в мобиль. – Меня мальчики дожидаются.
Я видел, что улетать ей не хочется, да она этого и не скрывала. И оттого,