Петр. – Могла бы хоть записку черкнуть. Вот молодежь пошла». Хотя Саша вряд ли намного младше.
– Так чего, снова уедешь? – Михаил легонько коснулся своим бокалом бокала Петра, который тот задумчиво покачивал в руке. – Не надоело тебе мотаться? Выглядишь измученным. Нервотрепка?
– И нервотрепка, и жара замучили. А ты-то сам… Режешь, колешь, зашиваешь. Может, нам дружно в цветоводы податься?
Михаил вскинул на него насмешливые карие глаза, но промолчал. Он знал, где служит Горюнов. Знал, что расспросы ни к чему не приведут. В худшем случае Петр промолчит, а в лучшем – отшутится.
– Тебе ведь не по медицинским показаниям? Надо сымитировать обрезание? Рискованно. Могут понять, что процедура свеженькая. Успеет как следует зажить? Когда туда едешь?
– Чем быстрее, тем лучше, – не стал отшучиваться Петр. – Главное, чтобы было похоже. Впрочем, если делать как положено, то вовсе нельзя зашивать, чтобы само заживало.
– Вот еще! Чтобы ты кровью истек? Это у детей хорошо заживает. Они ведь в пять-семь лет этот обряд совершают?
– В арабских семьях в деревнях иногда тянут до тринадцати-четырнадцати, как и турки. А мне уже несколько больше, чем два раза по четырнадцать. Хотя… – Он замолчал, подумав, что в их легенде это можно обыграть. Парень – татарин, родители которого были не особо верующими или даже вовсе не верующими, а он самостоятельно обрел для себя ислам в зрелом возрасте.
С ним и в самом деле произошло нечто подобное, только это касалось православия. Он окрестился после первой командировки в Стамбул…
Петр взглянул в окно кафе. Погода тогда стояла похожая, только более поздняя осень, октябрь, кажется. На следующий день снег даже пошел, первый, сырой. А накануне был сухой и белый от ночного заморозка асфальтовый дворик перед удаленным от Москвы храмом и стойкие хризантемы вдоль церковного кладбища с каменными белыми крестами над могилами священников. И хоть в купель Петра не окунали по причине взрослого возраста, он вышел из храма с ощущением, что дышится легче, словно после купания в знойный летний день.
– Мишка, как твоя Алена?
– Никак. Развелись.
– Как-то у тебя все быстро, – крякнул Горюнов. – Не успели пожениться, уже разбежались?
– Ты чаще уезжай так надолго, забудешь и как я выгляжу, – упрекнул Знарков. – А у тебя как на дамском фронте? Помню, была какая-то Лена…
– Лена, Таня… – Петр махнул рукой. – С моими командировками… Кто выдержит?
– В командировках ли дело? Когда мы учились в школе, в Твери, ты ведь был компанейским парнем. Служба тебя иссушила, как солнце Востока.
Петр молча кивнул. Он и сам чувствовал в себе эти изменения. Но как могло быть иначе?
Распрощавшись с другом до завтра, Горюнов пошел к метро пешком. Солнце пекло затылок. У метро он купил букетик позднеосенних крупных ромашек, подумав, что надо прояснить вопрос с поспешным исчезновением соседки Александры, тем более завтра уже не будет смысла что-либо прояснять.
Он