рядом с подругой. – Ну, не реви, не реви: что-нибудь придумаем. Сколько у нас времени?
– Час примерно…
– Вот что: перестань реветь, приведи себя в порядок – не хватало еще такой зареванной показаться. А я скоро, – сказала Света и выскочила.
Плакать Ольга перестала. Но теперь появилось другое чувство – волнение, беспокойство. Ольга хорошо знала свою подругу: не было ещё ситуации, из которой Светка не нашла бы выход. Ольга верила в подругу и сейчас. Но как долго тянулись те пятьдесят минут, пока ее не было!
Вернулась Ольга, как и обещала, вовремя. Не вошла – влетела, а в руках держала сверток. В свертке были туфли. Правда, не белые, как было бы уместно, а светло-серые, с изящным каблучком и бантиком. Какими прекрасными показались они Ольге! Она схватила туфли, прижала их к груди и встала, как вкопанная.
– Давай, давай – переодевайся, обувайся. Да быстрее, а то на свою же свадьбу опоздаешь, невеста, – Света теребила подругу. – Кстати, аккуратнее – туфли возвращать надо.
– А где ты их достала?
– Сейчас неважно.
Пришла еще одна их сослуживица, Татьяна, вдвоем они быстро переодели невесту.
– Ну, как невеста? Хороша? – спросила Света, оглядывая подругу со всех сторон.
– Нет, не совсем, – ответила Татьяна. – Где тут у тебя оставшиеся лоскутки?
Татьяна взяла полоску ткани, ловко сложила ее в несколько раз, прихватила кое-где иглой с ниткой – получился цветок. Этот цветок она при помощи шпильки прикрепила к волосам Ольги:
– Теперь полный порядок!
Туфли оказались чуть великоваты и всё норовили соскользнуть с ног, но Ольга шла веселая и радостная. И не было, наверное, в тот момент человека счастливее нее. Ее белое платье и серые туфельки на фоне защитного цвета гимнастерок и галифе, черных сапог и всей походно-полевой эстетики были, как свет маяка в спустившейся пасмурной мгле. Это был свет маяка из мирной жизни, он говорил об истинном предназначении этой девушки со смешными белокурыми кудряшками – быть женой, матерью, хранительницей очага.
Отгуляла скромная военная свадьба. Вечером, когда было уже темно, Ольга вместе с молодым своим мужем вышли на улицу. В лунном свете белый шёлк тускло сиял, казался серебристым. Я загадал тогда: пусть этот серебристый свет светит им долго-долго.
Побег
I
Еще до того, как в деревню вошли немцы, многие мужчины подались в лес. Ушел со взрослыми и пятнадцатилетний Федор. И началась какая-то раздвоенная жизнь. Днем женщины и дети управлялись как-то одни. По вечерам частенько приходили мужики из леса – обстановку разведать, съестным разжиться. Бывало, оставались на ночь – тоскливо же там, в лесу, без жен. Утром снова уходили, и опять деревня оставалась без работников. Но успевшие пожить тесным мужским коллективом вооруженные люди уже не были прежними колхозниками и заботливыми хозяевами, они ощущали себя иначе. И хотя война, по правде говоря, пока проходила стороной и казалась невсамделишной, ее все же ждали. И дождались. К вечеру в деревню