подключенный к зарядке, осветил двадцать семь пропущенных. Мэй нажала на иконку Гоблина.
– Мэй, твою мать, ты где пропала?! Я уже собирался ментов вызывать! Три дня тебя прозвонить не могу.
– Какой сегодня день?
– Пятница!
Пятница… Мэй была на работе в понедельник. Потом – паук, темнота. Паук?
– Слушай, Гоблин. Принеси че-нибудь пожрать, а? – жалобно попросила Мэй.
– Ну ты ваще! Ладно, ща буду. – Гоблин скинул звонок.
Когда он пришел домой, Мэй снова начала выпадать в черную пустоту, а затем в Гоблина.
– Гоблин, перестань думать про наркоту, – попросила Мэй, – меня тошнит.
Гоблин подозрительно оглянулся:
– Ты че, мысли читаешь?
Видимо, не только, потому что любое его приближение к Мэй, отдавалась болью в ее коже. Мэй морщилась и отодвигалась. Гоблин заметил.
Он понюхал свою футболку, проверил не воняет ли у него изо рта:
– Да что с тобой такое, Мэй?
– Я не знаю. – всхлипнула Мэй, – но я чувствую все, что чувствуешь ты.
Гоблин заржал:
– Ты уже укуренная что ли? Могла бы и оставить.
Мэй поморщилась:
– Слушай, а ты после тех шишек, которые мы с Жмыхом курили, нормально?
– Как огурец.
– А Жмых?
– Да вроде тоже норм.
– У тебя скоро пульпит будет на нижнем зубе. – сказала Мэй и пошла в ванную.
Гоблин остался на кухне и проверял языком нижнюю челюсть. Мэй сидела на краю ванной и раскачивалась вперед-назад:
– Что это за дичь? Что это за дичь? – повторяла она сама себе.
Было не заперто, Гоблин вошел и сел рядом:
– У тебя все норм?
Мэй отодвинулась – сидеть рядом с другим человеком было больно. Даже если он не прикасался к ней телом, она ощущала что-то другое, невидимое, но понимала, что это тоже Гоблин.
– Ты на меня обиделась? – Гоблин не знал, обижаться ли ему на это поведение, или Мэй съехала с катушек и ей нужна помощь. Честно говоря, он и сам знал, что туповат, особенно для таких сложных вопросов.
– Слушай, Гоб, спасибо за жрачку. Ты иди, я что-то себя плохо чувствую. – попросила Мэй.
Вечером она вышла на улицу и на нее обрушился водопад людей. Очень много людей. Она никогда не думала, что вокруг всех так много. А сейчас чувствовала буквально каждого – получался какой-то салат из чужих чувств и собственных реакций на них. Мэй даже не ушла далеко от дома, но снова почувствовала слабость.
Она рухнула на ближайшую скамейку на детской площадке. Мамки со скамейки напротив стали насторожено поглядывать на нее, наверное, подумали, что обдолбанная какая-то. А какая она на самом деле?
Взгляд Мэй притянули малыши в песочнице. Их было трое, три солнышка, три светлых комка. Мэй залипла, глядя на них, так ей было хорошо. Поэтому говорят, что дети, это цветы жизни? Они не шумели как взрослые, не были желтыми, серыми или голубыми. Маленькие человеческие детеныши. Мэй улыбалась. Что же, ей теперь в детский сад идти работать,