бойцов в атаку, и Любочка видела, как он упал лицом вниз, сраженный пулеметной очередью. Она поползла его спасать. Немецкий снаряд накрыл обоих. Капитан погиб сразу, а ей раскрошило обе ноги. Солдаты плакали, не стесняясь, когда несли ее на плащ-палатке в медсанбат, а Любочка кричала от дикой боли и просила их:
– Ребята, пристрелите меня… Кому я такая буду нужна?..
Борька нашел ее в доме инвалидов через пятнадцать лет после войны. За это время ей сделали более десятка операций, но ходить она больше так и не смогла.
Когда Боря вошел к ней в комнату, Любочка не узнала его: изуродованное шрамами лицо, наполовину скрытое темными очками, пальцы без ногтей… Танк, командиром которого он был, под Прохоровкой уничтожил три «тигра», но в конце концов фашисты его подожгли. Экипаж погиб. Борю, без глаз, всего обожженного, вытащили из пылающего танка пехотинцы.
Рассказывая Любочке о своем последнем сражении, Боря сказал:
– Единственное, о чем жалею до сих пор, – что рано дал команду покинуть горевшую машину. Все равно ребята погибли. Мы могли бы еще один немецкий танк подбить. А так… Два года возили меня по госпиталям, операции делали одну за другой – восстанавливали лицо. Тебе не писал – не хотел, чтобы ты с калекой мучилась. Потом случайно от медсестрички в одном госпитале узнал, что и с тобой случилась беда. Она в моих вещах карточку твою увидела, узнала тебя и рассказала, что и ты в этом госпитале была и какая ты… Я сейчас с мамой живу, все это время мы искали тебя.
Любочка тяжело вздохнула, стиснула побелевшими пальцами ручки кресла, сказала дрожащим голосом:
– Я, Боренька, даже матери своей не призналась, что живая. Не хотела обузой быть. Папа погиб в первые дни войны, а у нее ведь еще трое на руках остались… Помнишь, как мы с тобой вальс танцевали, как мальчишки на мои ножки пялились, а ты злился? Теперь вот вместо ножек моих – безобразные обрубки…
Любочка тихо заплакала. Боря повернул свое изуродованное лицо к окну, словно почувствовал, как ласкают его лучи заходящего солнца, улыбнулся сквозь горечь:
– Зря ты это сделала, Любочка. Твоя мама и сейчас тебя ждет. И я жду. Поедем домой, Мышь! После всего, что мы пережили, нам ничего не страшно. Пары глаз и пары ног на двоих нам с тобой хватит, а рук-то ведь у нас четыре. Не пропадем. Главное, что мы теперь вместе! И уродства своего нам стыдиться нечего: мы Родину защищали.
Мария Молодцова
Ромовая баба
В кафе отеля было людно и шумно, как и всегда в этот час, когда толпы местных из Аквилы и Пины и туристов поднимаются на фуникулере на вершину Гран-Сассо – кто зачем: покататься, поглазеть на снег или пообедать.
За столиком в углу, в белом ярком свете, отражавшемся от гор, сидел старик. Нога на ногу, массивный, как динозавр, он пил кофе из такой маленькой чашки, что при каждом глотке она скрывалась в его бороде.
Напротив сидела светловолосая девчушка: подобрав под себя