и надо мной послышался мужской голос:
– С вами все в порядке?
Что за тупой вопрос!
– А к-как вы думаете? – всхлипнула я.
Наступило молчание. Собеседника я не видела: все поле зрения заволакивали слезы пополам с тушью, да к тому же я была без очков.
– А вы в курсе, что сидите в мужском туалете? – поинтересовался он наконец.
– Что? Это мужской?
– Писсуары вас ни на какие мысли не наводят?
Не видела я никаких писсуаров! Ничего не видела и не замечала, кроме того, что любовь всей моей жизни женится на другой.
– Не видела писсуаров. Я вообще п-пьяная, – грустно сообщила я.
– Это я заметил. Лишний бокал?
– Не-а. Лишняя б-бутылка.
Он помолчал немного, потом спросил:
– Хотите, дверь посторожу?
– П-посторожите дверь? – переспросила я, отчаянно стараясь проморгаться. – З-зачем? Она не убежит.
Снова короткое молчание.
– Могу постоять у дверей и последить, чтобы никто сюда не заходил. Чтобы вы могли спокойно… спокойно поплакать.
– Я не хочу оставаться одна! – всхлипнула я.
И вдруг поняла, что это правда. Обычно предпочитаю уединение, но только не сейчас. Позвонить Каталине не выходит: не могу набрать номер; да и что она ответит? «Я же тебе говорила!» – и так двадцать раз. Бабуля скажет, что я ее разочаровываю и что нельзя жить ради мужчин (хотя я и не живу ради мужчин). А дедуля протянет мне Джоди Хвостер и скажет: «Взгляни, какая красотка! Какие перышки! Ну же, погладь ее!» – только это не поможет.
– Выходит, совсем не с кем поделиться? – негромко спросил он.
Так я поняла, что все это выпалила вслух, а не подумала про себя, как собиралась.
– Н-не с кем. Они все меня любят, но… мне просто надо рассказать кому-нибудь, кто не станет осуждать ни его, ни меня.
Еще одна пауза.
– Говорят, изливать душу лучше всего незнакомцам. Может, поделитесь со мной?
– П-присаживайтесь, – любезно пригласила я, похлопав по кафельной плитке рядом с собой.
И тут же отдернула руку и в ужасе уставилась на свою ладонь. Господи, это же общественный туалет! Когда доберусь до дома, платье придется сжечь.
Вместо того чтобы сесть рядом, он открыл дверь в ближайшую кабинку, что-то оттуда взял – и секунду спустя вложил мне в руку рулон туалетной бумаги. Я несколько раз высморкалась, потом принялась стирать остатки туши, представляя себе, как кошмарно сейчас выгляжу.
Он сел на пол рядом со мной; тут я заметила, что от него пахнет… хорошо пахнет.
Только сейчас мне пришло в голову: а кто он, собственно, такой? Хорошо бы какой-нибудь добрый старенький дедушка! «Пусть тебе будет шестьдесят, пожалуйста, пусть тебе будет шестьдесят!» – мысленно взмолилась я, продолжая вытирать тушь.
Наконец я проморгалась и надела очки. Сфокусировать взгляд удалось не сразу… Нет! Этому незнакомцу точно не шестьдесят. Все намного, намного хуже: он молод, широкоплеч и – это самое страшное – определенно хорош собой.
– П-почему