как же «кривая дорожка смолоду»? – откровенно смеётся над моим испугом Депутатор.
– Ну, может, его там зарежут? – предположил я с надеждой. – Нет человека – нет проблемы!
– Чел, не надо так, чел! – рыдает панк. – Рили зарежут ведь! Не губи, чел! Мамой-анархией клянусь, мухи не обижу! Я не такой стрёмный, как выгляжу, чел!
– Так что скажете? – спрашивает меня полицейский. Сейчас он совершенно серьёзен.
– И к чему это меня обязывает?
– Обеспечить выполнение общественных работ. Присматривать, чтобы не нарушал порядок.
– Чел, ну, пли-и-из, чел! Я рили буду пай-мальчик, чел!
Раньше я бы его послал, не размышляя и секунды. Но то раньше.
– Учти, – предупредил панка Депутатор, открывая решётку, – теперь этот человек для тебя главный. Одна его жалоба, и ты летишь в суд, как пнутый страусом пингвин. Наш судья, уж будь уверен, закатает по максимуму. Он не любит тех, кто обманул доверие общества, и не верит во вторые шансы.
– Роберт, вы для него теперь папа, мама, учитель и воспитательница в детском саду. Намёк на непослушание – и вернётся к той судьбе, которой избежал благодаря вашей безмерной доброте и огромной гражданской ответственности. Забирайте.
Я мысленно взвыл, выругался, проклял себя, панка, хитрого Депутатора и ситуацию, которая вынуждает меня к таким поступкам.
– Пошли, Говночел, – сказал мрачно вслух. – Тебя ждут великие дела…
***
– Зачем ты притащил это вонючее чмо? – с детской непосредственностью спросила Швабра. – Если клиенты не могут попасть струёй в писсуар, этот, судя по запаху, даже штаны не снимает.
– Слы, жаба, завали, ну? – отреагировал панк. – А то…
– А то что? – встала, уперев руки в бока, девушка. – Ну, давай, скажи!
– Что там такое было в протоколе про угрозы… – сказал задумчиво я.
– Что я ему за них швабру вставлю по самые гланды?
– Нет, что-то про двадцать лет тюряги… Или двадцать пять? Не помню точно, но могу набрать участок и спросить…
– Блин, чел, остынь, чел! Сам завалю, без бэ. Эскюзни, герла, я без наезда! Я говночел, герла, сорьки. А что духан, так я на стопе третью неделю. Хаваю трэш, бухаю трэш, найтую в трэшах.
– Вот только бомжей и бродяг тут не хватало! – злится Швабра. – В сортире унитаз чище, чем этот урод! Эй, что тебе надо, в-штаны-насранец?
– Слы, герла, не агрессируй! Я не при делах, это всё полиса. Я бы хоть щас обратно на стоп. Правда, – признался он со вздохом, – драйваки уже не берут. Духан. Хотел на бас, там за кэш довезут, но кэша йок. Вот, асканул вчера. Не попёрло, чел. Сорьки за найф, чел, это чисто понты были, чел. Ну, да ты прохавал, чел. Ты какой-то дико прохаванный вообще, чел. Как так?
– Алё, босс, – напомнила о себе Швабра. – Так зачем тут этот вонючмэн?
– Мне его вручили в полиции вместо грамоты за гражданскую сознательность.
– В смысле, босс? Ты должен его повесить на стенку в рамочке? Мне не нравится эта идея. Он не впишется в интерьер.
– Если