большой дом и несколько гектаров сада и огорода. На могильной плите матери-героини Александры Авраамовны Деревской – простая надпись: «Ты наша совесть, мама»… И сорок две подписи… Впечатляет?
– Да, сильно, – помолчав, соглашаемся мы.
– А я бы мог и продолжить, между прочим. Например, про тех, кто против наполеоновских мародеров партизанил. Хоть Василису Кожину взять. Отряд-то у нее был тоже из баб и подростков, мужиков в деревне не осталось. И про девчонок из батальонов смерти, и про медсестричек первой мировой. И про дев-воительниц гражданской войны – с обеих сторон, причем. И про Финскую. Ну, а про Великую Отечественную – одних снайперш вспоминать – года не хватит. В каждой армии была «девичья рота». Можно бы рассказать об Алие Молдагуловой, Татьяне Костыриной, Наташе Ковшовой, Маше Поливановой, Татьяне Барамзиной, Людмиле Павличенко или Розе Шаниной. А еще девчонки-летчицы. Те же «ночные ведьмы» за время войны со своих «кукурузников» по сто тонн бомб сбросить ухитрились.
А полк Гризодубовой! А танкистки? Маша Логунова, с которой то же, что с Маресьевым, произошло. Или Октябрьская, сдавшая деньги на свой танк «Боевая подруга» и воевавшая на собственном танке? А связистки? Саперы? Подпольщицы? Не говорю о тех, кто работал – это отдельная песня. Но и потом, к слову, даже в Афгане наши девчонки себя проявили. Например, когда наши заклятые друзья смогли устроить биологическую диверсию, и была холера в Джелалабаде, поразившая ДШБ. В Таджикистане тоже нашим девчонкам пришлось хлебнуть.
– Тоже биологическая диверсия была? – удивляюсь я.
– Там много чего было разного. И грузовичок с арбузами от добрых таджиков для наиболее боеспособной части тоже был. По результатам расследования – шприцом в каждый арбуз было введено немного постороннего продукта. Ваши братья медики и разбирались.
Тут мне приходится покинуть теплую компанию – прибежал мальчишка-посыльный: узнали, что врач приехал, надо в медпункт поспешить. Пока иду, по ассоциации вспоминаю, как незадолго до Беды пришел в музей обороны Ленинграда – отснять выставку погон и пару новых стендов. Немного увлекся. Одна из сотрудниц, видимо, от скуки (или, может, закрываться было пора, а я там торчал) стала как бы помогать: то свет включит где надо, то посоветует что полезное. Разговорились. И тут она начинает говорить уже много раз мною слышанное: типа, на войне все были одинаковы и так далее… Я, признаться, удивился, спрашиваю: «Как же так – мы вот стоим у стенда, где немецкие воины привычно вешают нашу женщину или девушку. И я таких фото в течение пятнадцати минут в инете наберу два десятка, что говорит о широкой распространенности такого действа со стороны немцев. А вот фото, на котором наши бойцы вешали бы немку, я за свою длинную жизнь ни разу не видал».
Музейница мне в ответ: ну как же – у нас в Ленинграде на Калининской площади немцев вешали! Я ей мысленно поаплодировал: даже не каждый мужик это знает, однако виду не подал и осведомился: не видит ли она разницы между тем, что наши вешали МУЖЧИН, уничтоживших