пиалу и сложил руки так, будто в них был настоящий инструмент.
– Да, и аудиосистема у вас в планшете, конечно… – пробормотал он. – Нет, не доставайте наушников, вполне слышно будет. Ладно… Бир, еки! Бир, еки, уш, тёрт!
Планшет взревел. Арцимович не была поклонницей музыки столь громкой и столь быстрой. Впрочем, это длилось не слишком долго, а некоторые моменты даже показались ей вполне изящными. В целом, она ожидала чего-то более неприятного. На последних аккордах лицо Лоусона исказилось, его взметнуло из кресла вслед за звуком – прочь от земли, ввысь, вдаль… А потом доктору вновь стало тихо и уютно.
– Вот как-то так, – скромно сказал инженер.
Арцимович похлопала.
– Теперь я знаю, как можно по-казахски сосчитать до четырех… – сказала она. – Выступаете?
«Вот, значит, что у нас вместо мотоциклов и исторических клубов. Но сути это не меняет».
– У нас команда. Бывает и выступаем – для друзей, коллег, в небольших клубах.
– А вы никогда не думали заняться музыкой профессионально? Вдруг бы вам понравилось больше, чем программировать?
– Нет уж, мне этого никогда не хотелось. Переставая быть дилетантом, теряешь и свободу, и легкость. Все равно как если бы за занятия любовью вдруг стали начислять баллы или платить деньги. Любовью-то надо заниматься искренне. Следуя инстинктам.
– А вот старпом сказал бы, что и при занятиях любовью важно соблюдать дисциплину.
– Поэтому он и не играет на гитаре… За дилетантов!
– За музыку! – доктор тоже подняла свою чашку.
«Имея в запасе столь тонкий вид деятельности, и в самом деле можно забыть и о каппа-излучателе, который ты сооружаешь днем, и об окружающих тебя черных мундирах. Но это не для вас, доктор. Для вас работа – главный способ изменения мира. Восемь часов в день делать излучатель, а потом идти домой и сочинять музыку… Или вышивать бисером. Или готовиться к летнему походу в горы. Но, с другой стороны, как еще можно не стать притертой деталью механизма? Если, например, никакой другой деятельности, кроме создания излучателя в твоей жизни не ожидается? А оставаться живым очень хочется. И еще хочется любить супруга и воспитывать детей. Детей… И все равно. Мы ведь не только оставляем этому миру тех детей, которых смогли воспитать, но и детям оставляем тот мир, который смогли создать, а создаем и меняем мы его главным образом на работе. Впрочем, иные не меняют мира и не оставляют детей, не правда ли, доктор?»
– Хм… – сказал Лоусон. – А хотите, я вам еще кое-что покажу? Секундочку… Вот!
Планшет издал серию неприличных звуков. Доктор заломила бровь.
– Простите, – пробормотал Лоусон, – это не я, это хомяк… То есть я попытался перевести его радиовопли в вопли акустические… раз уж мы о музыке заговорили, – он задвигал пальцами. – Давайте еще раз.
Неприличные звуки обрели общую выразительность и демоническую глубину.
– Нет,