курчавых волосах, бумажный портрет Брижит Бардо за стеклом серванта, маленький серый томик Есенина пятьдесят девятого года издания, с которым Люба никогда не расставалась и даже клала на ночь под подушку, телевизор с крошечным экраном и лупу, в которую заливали воду. Все подробности короткой Любушкиной жизни переселились из небытия в потрепанную общую тетрадь и устроились там вполне комфортно.
Нянька Раиса закончила уборку палаты, еще некоторое время постояла, опершись на швабру, и посмотрела телевизор. Как только больная заснула, она тут же переключила на другой канал и поймала несколько финальных сцен очередной серии “Дикой Розы”.
– Если такая умная, возьми и разгони их, – пробормотал себе под нос компьютерщик Вадик.
– Это наши проблемы, и посторонних они не касаются, – надменно заметила секретарша Наташа, – и вообще, мы не поняли, кто вы и каким образом сюда вошли?
– Да, очень интересно, откуда взялась такая фея? – томно потягиваясь, спросил Феликс.
– Из Нью-Йорка прилетела.
– Из эмигрантов? – небрежно уточнила Тата.
– В Америке все эмигранты, – улыбнулась Маша, – правда, в разных поколениях. Мои предки, насколько мне известно, переселились в Новый Свет в конце восемнадцатого столетия.
– Ага, ясненько, – Феликс важно похлопал глазами, покрутил подвижным мягким носом, попытался сосредоточиться, но не смог. – Слушай, а почему ты так отлично говоришь по-русски? Никакого акцента. И вообще, извини, конечно, но кто ты такая, а?
– У меня была няня русская. А кто я такая, вы все могли узнать еще неделю назад. О моем приезде вас предупреждали. Пришло несколько факсов из “Парадиза”. В бюро пропусков для меня был заказан декадный пропуск, иначе я бы сюда никак не попала.
– Ага, конечно. Факсы, наверное, к Вике пришли, а ее.., это.., тю-тю, пиф-паф… Господи, упокой ее грешную душу, пусть земля ей будет пухом! – Феликс закатил глаза и размашисто перекрестился, снизу вверх и слева направо.
– Так все-таки, кто же вам заказал пропуск? – подозрительно прищурилась Ляля.
– Ваш покойный шеф, Виктория Павловна Кравцова, – Маша одарила всех своей ясной белозубой улыбкой, шагнула к Феликсу, уселась напротив него на табуретку и заговорила тихо, вполголоса:
– Так, что касается прессы. Молчанием вы только разжигаете их любопытство. Надо выйти и просто поделиться с ними тем, что вы сейчас чувствуете. Вам ведь жалко Викторию?
В мутных глазах Феликса блеснуло что-то вроде удивления. Он часто заморгал желтыми, длинными, как у коровы, ресницами.
– Конечно, жалко, – ответила за него Маша, – это ужасно, когда гибнет человек, тем более женщина, молодая, красивая, умная, талантливая, у которой все впереди. Вы глубоко возмущены этим убийством, не можете оправиться от шока, вам трудно представить, Что Вики больше нет. Всеми этими переживаниями вы искренне поделитесь с журналистами.
– Боже, какой чудовищный цинизм, – громко выдохнула Наташа