Революционеры или террористы. Воспоминания участниц Фракции Красной Армии. Инге Фитт

принудительным регулированием, соглашением. Наша жизнь проходит по одним и тем же правилам и формам изо дня в день. Мы – объекты задержания, сделанные безопасными и административно управляемыми. Мы нелюди, наша собственная рациональность и индивидуальность поставлены под сомнение и должны быть взвешены, мы должны принять любую неразумность, навязанность и разочарование, которые появляются и называются правилом.

      Тюрьма считает послушание добродетелью, а любой проблеск самоутверждения – неподчинением. Бесчеловечность тюрьмы заключается не в том, что мы отделены от общества в целом и заключены в отдельную местность, а в том, что мы отчуждены и порабощены во всём. Каждый день, каждый час. Наше существование – это борьба за выживание против цикла слепоты, против ползучей социальной, эмоциональной и духовной группировки.

      И всё же у нас есть жизнь. Тем не менее, мы постоянно ищем и находим возможности для удовлетворения своих потребностей. Инстинкт самосохранения силён, нарушает запреты и правила. Он движется в своих собственных катакомбных системах.

      У меня есть опыт, я знаю, что такое тюремное заключение, меня уже третий раз сажают в тюрьму. И всё же на этот раз это другая, окончательная история. В 1972 и 1975 годах не было этого ощущения окончательности утраченной свободы, упущенных возможностей, не было уверенности в том, что придётся долгие годы организовывать жизнь в этом бесплодном, скудном царстве серых стен. В то время существовали политические связи, энергия и надежды снаружи и внутри.

      Романтизм и революционная поэзия, которые высвобождали наши силы и воображение, и которые дважды позволили мне вырваться из плена.

      Но теперь, в это время громко и тихо умирающих альтернатив, угасающих видений, теперь, когда мы должны похоронить наши мечты о другом, лучшем мире, наши идеалы «так глубоко, что собаки не смогут добраться до них, пока мы не откопаем их снова и не откроем их новой изменившейся реальности», теперь для меня настоящее стало стратегией выживания под тяжёлым пурпурным ковром победителя этого времени.

      Поэтому я начинаю записывать свою историю как часть стратегии выживания, хотя иногда я спрашиваю себя: кто, когда я выйду на свободу, будет по-прежнему интересоваться тем, чего мы когда-то хотели? Почему ГДР была нужна и важна? Но неважно, я также пишу против своего собственного загрязнения.