смех. Мир будет фатально искажаться у всех на глазах, а вокруг будет слышан гогот наблюдателей. Так, ключ из замочной скважины я вынул обратно, так и не повернув. Решил отправиться в тёплое местечко, где можно посидеть и помедитировать. В ближайшем торговом центре была удобная лавочка, рядом с туалетом, куда я обычно удалялся прихлебнуть колдовства, не с пакетом же сидеть, как зашуганный иностранец, лучше по-нашему, среди кафеля и фаянса. Одним словом, Касатик двинулся к туалету за истиной.
У входа в центр был длинный стол-прилавок, на котором метались в поисках смертельного обрыва два робота-пылесоса. Подъезжая к краю они каждый раз прощались друг с другом навек, но инстинкт электронного самосохранения разворачивал их от края стола и они продолжали свою борьбу за чистоту. Жил-был Касатик. И был у него робот-пылесос, и назвал он его Вертерсон, потому что с детства знал только одно подходящее имя для робота. Скоро сказка сказывается, но однажды пришёл туманный лорд (или граф) Алексей Толстой Версия 2.0 и создал свою сказку по мотивам сказки про Касатика и Вертерсона. В его сказке робот был мойщиком окон, звали его Недум-а и цель его была не избавить мир от пыли, а отмыть его светлый лик. А прародителя у Недум-а вообще не было, возник он из пены морской. Будем последовательно размышлять, будем – и я чокнулся с зеркалом. Вышел и сел на лавку уже обогащённый и вдохновленный.
Итак, промышленный робот Пиноккио-про в своё время отбился от рук и затеял собственную игру. Дойдя до последнего уровня, бросил это занятие и вернулся на подзарядку. Как-то так. В какой редакции он стал именно Пиноккио и только ожившей куклой, неизвестно, да и важно ли? Прохожая участь постигла в своё время Колобка, в известной нам редакции его намела и наскребла бабка в амбаре! Вот, что значит, любая дичина зайдёт в народ, главное – уверенная подача, побольше лаптей и рогожи, даёшь древность былинную! А в более ранних версиях Колобок был безымянным клубочком, то есть, проходным таким девайсом.
Настала пора расставания – я бросил в урну пустую бутылку, шёпотом произнеся: "Прощай мой друг Росинант", хотел было завернуть про Буцефала, но не хватило бравурного пафоса. Опять присел на дорожку и моё внимание привлекла пара, мама и девочка лет трёх, мама возглавляла исход из торгового центра, девочка следовала за ней, глядя под ноги. Девочка речитативом повторяла на каждом широком шаге: "Е-що, е-що", я про себя поддержал её ритм, вставляя в промежутке: "У-же, у-же". Я опять порадовался, как удалось легко, не вставая со скамейки, организовать связь прошлого и настоящего. Мама не оборачивалась, но шла медленно, подстраиваясь под темп дочки, видимо, слова девочки были финальным аккордом какого-то противостояния возраста и молодости. Когда настойчивость в тоне окончательно ушла, ребёнок замолк и подошёл ко мне. Глядя в глаза она вложила мне в руку розовую резинку для волос. И побежала догонять маму, которая остановилась в дверях, по-прежнему не оборачиваясь в сторону дочки. Взявшись за руки они вышли.
Я с благоговением