сообщил Белов. – Прямо в грудь, и тут же – на выход. А этот постоял, постоял, а потом на меня падать начал…
– Ишь ты. Глазастый ты, паренек… – Военный наклонился к упавшему, оттянул веко и тут же сообщил: – Холодный. Милицию надо звать. А ты, – он повернулся к Саше и потрепал его по волосам, – подрастешь – приходи к нам. Нам в Красной Армии такие глазастые и внимательные очень нужны. Стрелять-то умеешь? – Саша кивнул, и военный продолжил: – Приходи-ка, товарищ пионер, к нам, в Бауманский район, в клуб ворошиловских стрелков. Отменный из тебя стрелок выйдет, я тебе говорю…
Паренек, откликавшийся на «Петьку», хотя на самом деле его звали Федором, осторожно проталкивался к выходу. Он точно видел, как тощий пионер ткнул рукой куда-то его хозяина и наставника Корсета. В последний момент в руке парня с красным галстуком мелькнуло что-то острое, блестящее. Слова «стилет» васек не знал, но зато прекрасно знал слово «заточка». Кто и за что упокоил Корсета? Федор прекрасно видел глаза пионера – холодные, уверенные, стальные. Такие глаза он видел у законных мокрушников[30], причем у таких, которым фраера[31] замочить[32] – что стакан воды выпить.
И тут мальчишка вспомнил жуткую историю о шайке, которая наводила ужас на Москву лет десять тому назад. Во главе нее стояли двое: горбун и карлик. Горбун был «Иваном»[33], а вот карлик мочил, кого горбун указывал. Неужто это все – правда?
Содрогаясь от ужаса, васек спрыгнул с подножки трамвая и дал деру во все лопатки…
– …Миленький, да как ты у него кошельки-то заметил? – ворковала толстуха, обнимая Сашу потной красной лапищей. – Ведь деньги-то у меня – казенные, как бы я за них оправдалась-то, а? Вот ведь ты какой глазастый, спасибо тебе большое…
Толстуха оказалась одной из кассирш Мосторга – того самого, в котором Белов собирался переодеться. Узнав о том, что мальчик только сегодня приехал в Москву к дальнему родственнику из детского дома, кассирша взяла над ним шефство и пообещала, что уж она-то паренька оденет с иголочки.
Теперь она вела Сашу в Мосторг, попутно рассказывая, как она живет – одинокая, никому в целом свете не нужная, а ведь у нее отдельная огромная комната, не проходная, и с достатком все нормально, потому что она – не просто кассирша, а старшая кассирша, и вообще…
Белов слушал воркотню Веры Степановны – так звали пышнотелую кассиршу, и думал про себя, что если прием на ЗиСе окажется прохладным, можно попробовать зацепиться за эту вот деятельницу советской торговли, тем более она явно намекает, что не прочь была бы усыновить такого вот замечательного пионера. Впрочем, в любом случае стоит сохранить контакт с такой доброй и отзывчивой тёткой…
В здание Мосторга – будущего ЦУМа они вошли со служебного входа. Седоусый вахтер в очках не обратил на них никакого внимания, лишь слегка кивнул, и Вера Степановна повела Сашку в «святая святых» – подвальный склад. Там быстро пошепталась с толстяком-товароведом и, повернувшись к Александру, спросила:
– Сашенька, а у тебя денег-то сколько?