то постоянно. И вот я снимаю эту квартиру уже пять лет. Сначала три года после плена я жила у своих родителей в пригороде Бостона. Первый год для меня и моей семьи был психологическим адом. Не знаю, как не тронулась умом моя мама, но она была всегда рядом и поддерживала меня. Даже сначала спала со мной в одной комнате и подскакивала ко мне всякий раз, когда я просыпалась от кошмаров. Отец, тоже бывший военный, боялся ко мне подходить. Ему казалось, что он меня подвел, потому что поддержал мое рвение стать именно военным врачом. Поддерживал каждую мою командировку, включая последнюю.
К моему несчастью, моих родителей не стало два года назад. Пьяный ублюдок въехал в их пикап, когда они ехали с рыбного рынка в субботу утром. К счастью для него, по пути ему встретился отбойник, иначе я бы сама его придушила голыми руками.
В итоге я продала наш фамильный домик, потому что семейных встреч больше никогда не будет. Мне предложили работу хирургом в Нью Йорке, и я переехала в Большое Яблоко строить свою жизнь с нуля. По правде говоря, получается так себе. Ощущение, будто я живу не свою жизнь. Будто пишу ее в черновике, и если что, потом смогу переписать, как надо. Но как надо у меня уже было. А потом закончилось. Неожиданно. Резко. Больно.
Я словно робот: хожу на работу, беру лишние смены, чтобы не оставаться в одиночестве наедине со своими мыслями. Завела свинку. Не хожу на вечеринки. Ем какую-то дрянь. Раньше я любила готовить, у меня было коронное блюдо – пастуший пирог с фаршем. Моя мама была родом из Йорка. А потом съездила в Лондон на выходные с подругами, где встретила моего отца, у которого была там не долгая пересадка после командировки. Они расстались где-то на месяц, поддерживая связь бумажными письмами. Пока отец не вернулся в Англию за ней, попросил руки у моего дедушки и увез маму навсегда в Бостон.
Я считала их пару и историю любви самой романтичной. Потом в моей жизни появился Адам, и я поняла, что знать о любви и почувствовать ее – это две разные вещи. Я искренне любила его. Без условий. Горячо. До безумия. И тосковала, и оплакивала слишком долго. Пока не приняла, что он больше никогда не войдет в двери и не обнимет меня. Не успокоит. Не пошутит насчет прически Миссис Колинз из дома напротив. Больше никогда и ничего этого не будет.
Все что у меня осталось от Адама – это жетон, горечь в сердце и надгробный камень, под которым пустота. Я бываю на кладбище раз в полгода, просто потому что мне нужно куда-то приходить. По началу я общалась с его родителями, но они совершенно закрылись от меня, ударившись в религию. Они потеряли своего единственного сына, кинув в меня фразой, что мужа-то я себе еще успею найти. Меня это оскорбило до глубины души. И я снова скатилась в гребаную депрессию. Мне кажется, моя психотерапевт озолотилась благодаря нашим сессиям, которые к слову сейчас стали проходить намного реже.
Замечаю, что уже час я просто сижу на диване в гостиной. Даже не разулась. Тянусь к телефону, чтобы заказать ужин из соседней китайской забегаловки, но глазами нахожу одно новое сообщение. Вот же черт. Это нехорошо. Сомнения