мелькают вокруг, точно мотыльки, собравшиеся на свет свечи. Семли даже казалось, что она разговаривает со всеми разом, а не с кем-то одним, хотя это было совсем не так. Видимо, разговаривал с ней все же кто-то один, а остальные кормили и ласкали ее Крылатого, тащили ей фрукты из своих садов и холодную родниковую воду и вообще всячески старались ей угодить.
– Никогда! – воскликнул тот фийян, которому она задала свой вопрос. – Никогда не крали фийя ожерелья, принадлежавшего правителям Кириена! Да и что фийя стали бы делать с золотым украшением, госпожа моя? Летом у нас есть золото солнца, а зимой – воспоминания о нем. А еще у нас есть золотые плоды и золотая листва, когда лето сменяется зимою, и золотистые волосы нашей госпожи Семли из Кириена. Разве нужно нам что-то еще?
– Так, может, его «низкорослые» украли?
Долго звенел после этих ее слов легкий смех фийя.
– Да разве они осмелятся? О, правительница Кириена! Никто не знает, как пропало знаменитое ожерелье, – ни ангьяр, ни ольгьяр, ни фийя, ни один из Семи Народов. Лишь мертвые могут помнить, как это случилось в давние времена, когда Кирли Гордый, прадед нашей Семли, гулял в одиночестве по берегу моря близ пещер… Но, может, оно и найдется еще у Тех, Кто Ненавидит Солнце.
– У «глиняных»?
Снова зазвенел смех фийя, только на сей раз какой-то нервный.
– Сядь с нами, Семли, солнцеволосая, вернувшаяся к нам с севера, поешь! – И она села с ними за стол, и ей было приятно их легкое гостеприимство, а они радовались ее искренней приветливости, но стоило ей снова заговорить о том, что если ожерелье у «глиняных» в пещерах, то она пойдет к ним и заберет свое наследство, как смех фийя начал стихать, а сами они, один за другим, стали как-то незаметно исчезать из-за стола, пока рядом с Семли не остался только один – тот, с кем она говорила до начала этого веселого застолья.
– Не ходи к «глиняным», Семли, – сказал он, и на мгновение сердце у нее будто остановилось, а вокруг все потемнело – это фийян в ужасе медленно прикрыл глаза своею тонкой рукой. И сразу яркие сочные плоды на деревянном блюде показались ей серыми, будто пепельными, а родниковая вода исчезла из всех сосудов.
– Далеко-далеко в горах разошлись некогда наши пути, – продолжал хрупкий собеседник Семли. – Да, фийя и гдемьяр давно расстались, хотя были вместе куда дольше. Ведь в гдемьяр есть то, чего нет в нас, фийя. А то, что есть в нас, им совершенно несвойственно. Подумай о солнечном свете, о зеленой траве, о дающих плоды деревьях, Семли. Подумай, что не все дороги, что ведут вниз, могут привести и наверх.
И фийян поклонился ей, чуть усмехнувшись.
За околицей деревни Семли вновь оседлала своего Крылатого и, громко крикнув «Прощайте!» провожавшим ее фийя, полетела, гонимая полуденным ветром, к скалистым берегам Кириенского моря, где жили в своих пещерах «глиняные».
Ее мучил страх – вдруг придется самой идти вглубь этих пещер, потому что гдемьяр не захотят выходить к ней? Говорят, они боятся не только солнечного света, но даже