небольшого водопада. Здесь было сыровато, но воздух был чистый, душистый и наполненный птичьим щебетом и прочей музыкой природы – просто душа отдыхала. На ужин товарищам Роканнона удалось поймать настоящий деликатес – каких-то неторопливо двигавшихся в своих раковинах «моллюсков», вкус которых они очень хвалили; однако Роканнон их есть отказался. У «моллюсков» на суставах недоразвитых конечностей и на хвосте сохранились остатки шерсти – это явно были вовсе не моллюски, а самые обыкновенные яйцекладущие, которых на этой планете было особенно много; вполне возможно, даже киемхрир были такими.
– Сам ешь, Яхан, – отмахнулся Роканнон. – Не могу я есть то, что в любую минуту может со мной заговорить! – У него живот сводило от голода, но он отошел и сел рядом с Кьо.
Кьо улыбнулся и потер оцарапанное плечо.
– Если бы можно было слышать, что говорят и все остальные… – пробормотал он.
– Тогда я, наверное, умер бы с голоду, – сказал Роканнон.
– Ну, зеленые-то существа всегда молчат, – сказал фийян, поглаживая ствол деревца с жесткой корой, склонившегося над ручьем. Здесь, на юге, деревья, главным образом хвойные, как раз зацветали, и в лесу было полно пыльцы со сложными и различными запахами. Цветы здесь всегда отдавали пыльцу ветру – как цветущие травы, так и цветущие деревья: здесь не было ни насекомых, ни привычных глазу Роканнона цветов с лепестками. Весна в этом не имеющем своего названия мире вся была зеленой – темно-зеленой, светло-салатовой, – и лишь золотистая пыльца порой пролетала облачком на ветру.
Когда стемнело, Могиен и Яхан легли спать, вытянувшись у еще теплых угольев; костер они решили на ночь не оставлять, чтобы не привлекать внимания давешних «знакомцев». Как и предполагал Роканнон, фийян оказался куда менее восприимчивым к ядам, чем лийяр; он совершенно оправился и с удовольствием остался поболтать с Роканноном, усевшись в темноте на берегу ручья.
– Ты поздоровался с киемхрир так, словно давно и хорошо знаком с ними, – заметил Роканнон, и фийян ответил:
– То, что помнил один из нашей деревни, помнили и все остальные, Странник. А потому нам ведомо так много всяких сказок, слухов и слушков, правдивых историй и небылиц. Кто знает, насколько стары некоторые истории…
– И все-таки об этих летающих великанах ты ничего не знал?
Кьо вроде бы сперва решил не отвечать, но потом все-таки заговорил:
– Фийя не помнят страха. Да и зачем его помнить? Мы свой выбор сделали. «Глиняным» мы оставили ночь, пещеры, мечи, а сами избрали другой путь – предпочли зеленые долины, солнечный свет, деревянные чаши. И поэтому мы считаемся полулюдьми. И мы многое забыли, многое! – Сегодня его голос звучал более решительно, более настойчиво, чем когда-либо, звонкий, перекрывающий даже шум ручья под берегом, на котором они сидели, даже шум водопада в узком горном ущелье. – С каждым днем мы все больше приближаемся к югу, и мне все чаще наяву видится то, о чем я знаю из сказок, которые мой народ так любит. Слишком