– на нашей памяти уже не было. <…> Всюду много ракит и вётел. Они давали чуть не основной строительный материал. Были в селе и кирпичные домики, даже крытые железом, но редко.
Кругом села – поля, луга, лесов почти нет. Местность волнистая – отроги Среднерусской возвышенности. С севера и востока село огибает р. Вёрда, берега ее местами болотистые. Селу принадлежали два леса. Один на пути к Скопину по берегу Вёрды – ольховый, небольшой. Второй подальше от села – дубы, березы, осина – стоял на возвышенности, по пути в Павелец. Довольно большой. Миром рубили участки и распределяли среди крестьян. В годы революции ольховый снесли совсем, от второго мало осталось.
Есть под Журавинкой залежи камня известняка. «Ломали» камень и тоже делили. У дедушки на моей памяти всегда пред избой лежала кладка камня – запас. Его перевезли в Скопин на бут при стройке нового дома.
Очень большой вопрос для Журавинки – топливо. Дров нет. Как правило, «кизяков» не делали: навоз шел только на удобрение. Топили соломой, торфом. Добыча торфа велась где-то близ села.
Крестьяне жили только сельским хозяйством. Жили бедно. Своего хлеба многим не хватало. Кустарных промыслов, промышленных предприятий нет. Торговли – лавок, базаров – тоже нет. Всё в близком городе. Впрочем, в наше время была, я уже упоминал, одна небольшая лавчонка Чумихиных (это прозвище) – черствые баранки, ситный из города, сахар, чай, селедки, деготь, соль, керосин (крестьяне его называли гас – «купить гаску»)… Но близость города убивала торговлю, да, вероятно, и ремесло, и промыслы: предпочитали за покупками ездить в город – большой выбор, оживленные, многолюдные базары, веселые ярмонки. Поездка в город для крестьян – праздник. Иные заходили в трактир пить чай – дома был не у всех. Иные и водку. Покупали и брали домой как гостинцы ситный, баранки, селедки, летом – арбузы.
Отхожие промыслы – только один вид широко был принят: уходили на разработки торфа в Московскую, Владимирскую губернии. Подрабатывали поденщиной в Скопине. Уходили молодые люди на заработки и в Москву. Возвращаясь домой на побывку, «радовались»: носили пестрые помочи поверх рубашки, рассказывали, как они по-городски едят на тарелке с ножом и вилкой и, по словам бабушки, довирались до того, что будто бы они и кашу в Москве едят вилкой – явная нелепость, с точки зрения бабушки…
Одевались в Журавинке по-крестьянски. У баб панёвы – наряд яркий и живописный… Много кумачу, кумачовые рубашки у ребят, мужиков как праздничные. Овчинные желтые полушубки… Лапти, но встречались сапоги и полусапоги.
Папа – Иван Дмитриевич Журавлев – родился в Журавинке 16 августа 1874 г. <…>
В 1879 г. в семье семь детей, восьмая – Елизавета уже жила в Павельце в семье мужа. И вот скарлатина за шесть дней унесла четверых: Колю, Саню, Любу и Машу. Ваня тяжело болел, душил нарыв, думали – конец. Но нарыв прорвался и мальчик выжил. Из семи остались трое: Оля, Анюта, Ваня. Все они дожили до старости. С Колей Ваня был дружен; мальчик старше его на три года, уже начал учиться в школе в Павельце.