сердца своего.
– Федор Алексеич? – Холоп мял шапку и отступил назад.
– Чего? – Басманов выдохнул, смягчился.
Раз явился Микитка – дело славно. Частенько благую весть нес али подарок, бывало, из рук самого государя.
– Великий князь Московский и царь всея Руси требует, – с поклоном доложил Микитка.
Басманов с кивком отпустил холопа, затворил дверь да сполз на пол.
«На ногах едва стою, тошнит, воротит – и от те на, перед царем ответ держать…»
Посидел-посидел да решил: чему быть, того не миновать. Умыл кровь, напился студеной воды, улеглось. Переменил наряд и поспешил к государю.
Рынды расступились, и Басманов вошел в палату светлую. Играла, дурачилась заря молодая, бегала по злату, по сводам расписным. Коли притомилась, отсиживалась в прохладной тени да вновь плясала по скатертям, по трону резному. На посохе дрожало солнце, вилось ужом. Камни-самоцветы на перстнях царских заискрились, когда владыка подал руку. Басманов припал устами к руке государевой, не смел взору поднимать.
«В камнях больше жизни, нежели в руке самой, будто бы та и не из плоти вовсе, бескровная», – подумалось Федору.
Тут же Басманов ужаснулся помыслу. Рука государева сжалась, короткий рывок, точно пред ударом. И хоть за тем ничего и не последовало, Федор отступил назад. Ночная тошнота вновь проснулась в груди, поднялась к горлу. Заулыбался царь.
– А мне было напели, что Басманов сын уже совсем рехнулся.
– Видать, про всех при дворе одно и то же брешут, – ответил Федор.
Владыка постучал перстами по посоху.
– О ком же еще брешут? – вопрошал владыка.
Басманов зажмурился, взор потупил, защелкал да рукой в воздухе какую ловкую мошку ловит.
– Да про этого… как же звать-то… Эх, запамятовал! Да этот, как его! Не низок, не высок, седой как лунь, да мой ровесник, сам-то немой, а что ляпнет – хоть стой, хоть падай! А руки не подаст – сам правша, да руки обе левые. Вот про него и говорят, что совсем уж сдурел. И чего при дворе такого держать?
Вновь улыбнулся царь.
– И не таких уродов держу, – ответил царь. – А это он, седой-немой, под буйну лошадь полез, та ему копытом чело расшибла? Чуть не убился вот так, ни за что. Про него ль сказывают?
Убрал волосы смоляные с чела да с гордостью явил государю рану. Долго смотрел государь. Тень легла на лик владыки. Кивнул, мол, полно.
– Добрую службу несешь, Басманов сын. Не посрамил отца. Вот, право, как увидал тебя впервой, худого да бледного, и впрямь призадумался: на кой черт при дворе тощий заяц?
– Чтобы под лошадь вражескую лезть, пока богатырская братия сквозь сугробы спешит на подмогу, – ответил Федор.
Засмеялся владыка. Лишь в тот миг Басманов выдохнул свободно: все славно сделалось, не погубила немощь, слабость.
«Добро, добро…»
– Проси же за службу свою честную, – расщедрился царь.
– Князь Игорь из рода Черных, добрый государь. – Федор упал в земной поклон.
Долго не подымал головы