Два пальца, погружавшиеся в распустившийся цветок, непохожий на дикие цветы в зеленой изгороди – лежавшие слоями, так же внахлест, но каким-то чудесным образом теплые и влажные, пульсирующие, словно сделанные из плоти. Как язык. Как бутончик во рту. Как другой бутончик, явно заготовка для языка, но гораздо ниже.
15. Девять месяцев
Только после возвращения Уильяма, как раз перед Рождеством, она поняла, что прошедшие девять месяцев были сном. Она проснулась в другой жизни. Защитный ореол превратился в темный нимб. Элеонора вернулась на свое место на кухонном полу. Миссис Туше – в свое безмолвие. В течение дня они с Френсис исполняли странный, ведомый лишь им обеим, танец, старательно избегая друг друга. Если одна входила в комнату, другая тотчас ее покидала. Дети, всегда шумливые и постоянно вертевшиеся под ногами, скрывали их ухищрения от сторонних глаз. Френсис называла ее «миссис Туше», а та называла ее «Энни» – как и все остальные. Если же они случайно сталкивались, если их пальцы встречались, передавая тарелку или чашку, внутри ее разражались Эйнсвортские бури желания. Что же до Уильяма, тот пребывал в более приподнятом настроении, чем обычно. Он был полон впечатлений о своих путешествиях, об Италии, о готических замках и призрачных кардиналах, о святых мощах – например, о большом пальце Иоанна Крестителя и о множестве прочих глупостей, которые, как он полагал, ошибочно считая ее истово верующей, могли бы ее заинтересовать. Некое чувство, более сильное, чем зависть – злобность, – вскипало в душе Элизы, когда он оживленно рассказывал о своих приключениях. Он пересекал в обе стороны несколько границ, без проводников, без препятствий, по щелчку пальцев, в любое время! Но ее не интересовала кровь святого Януария. Ее интересовала только его свобода передвижения. Его свобода.
16. Странная перемена
То, что Уильяма интересовала Элиза, было несомненным фактом, который она не осознавала вплоть до того вечера, когда он ворвался к ней в комнату и поцеловал. Поцелуй был долгим и странным: в нем, можно сказать, содержались события нескольких последующих лет. Не успела она и глазом моргнуть, как он прижал ее к стене и впился губами в ее рот, – и все же, ощутив его язык, она ощутила странную, но несомненную благосклонность, которую было невозможно объяснить словами. И перед ее мысленным взором невольно возник образ забавного пятнадцатилетнего подростка, медленно бежавшего через небольшое пространство подвальной сцены, чтобы деревянный меч Гилберта мог эффектнее «пронзить его насквозь». Он был не тем, кем казался. Но кто он? Она сжала его челюсть. И тут же его колени подогнулись. Она высилась над ним. Она услышала стон приятного недоумения. Она сжала посильнее – снова стон. И так она опустила его на пол, цепко удерживая рукой его голову. Теперь ее рот приник к его губам, они словно поменялись ролями. Его руки бессильно повисли, и она случайно рассекла зубами его губу. Если бы кто-нибудь в этот момент проходил мимо, ее бы приняли за вампира, сосущего кровь из своей жертвы.
Ее