Махно.
– Ну нет так нет, – чуть помедлив, произнес Фрунзе, вставая. Секунду постоял и направился к двери.
– Погоди, – окрикнул его Махно.
– Передумал?
– Ты же понимаешь, что это лишнее? – махнул Нестор Иванович в сторону следователя.
– Что это?
– Твой человек ведь сейчас нарисует какое-нибудь дело. И меня как воришку или разбойника шлепнут. Зачем весь это цирк?
– Шлепнут? Нет. Тебя просто опросят и отправят в госпиталь. Подлечат там. У нас появилось лекарство, которое вроде как от туберкулеза помогает. После чего посадят на пароход. Дадут немного денег на дорогу. И отправят в Париж.
– Как это? – удивился Махно.
– У меня перед тобой должок. И я его верну. Помнишь? Я ведь дал гарантии, которые через голову отменил Троцкий. Точно так же, как и в Крыму, когда его люди постреляли пленных, которым я обещал жизнь.
– Брешешь!
– Собаки брешут. А я говорю. Но еще раз сунешься с оружием против нас воевать – пристрелю. Ну или как там карта ляжет.
С тем и ушел.
Оставив изрядно озадаченного Махно наедине со следователем.
Особой надежды на успех не было. Нестор Иванович – сложный человек. Трудный. И между ними пролилась кровь. Так что довериться вот так он не мог. А если бы и согласился – Фрунзе не поверил бы.
Но как же было бы славно получить такого руководителя госконтроля. Таким, как Махно, Мехлис и иже с ними, в подобных структурах самое место. Неподкупные. Идейные. Энергичные. Таких только убить можно, чтобы скрыть воровство или какую мерзость. Но Махно поди убей. Еще неизвестно, кто кого зарубит или пристрелит. Уж что-что, а постоять за себя он умел. И в плен его взять раненого. Без сознания. Скорее чудом. Тачанка перевернулась, и он, ударившись головой, отключился на время.
Нарком направился к своему кортежу и продолжил свои рабочие разъезды. Планов у него на день еще имелось громадье. Весь расписан. Понятно, не впритык, а с некоторым разумным зазором. Но особенно не пошатаешься праздно.
Усмехнулся.
Молча.
Лишь лицо на несколько секунд перекосила гримаса.
Он вспомнил о том, как решил заглянуть в дневники Николая II. Минут десяти ему хватило, чтобы получить устойчивое отвращение к этому человеку. В этих записях было все, кроме того, что должно. Обеды. Встречи. Прогулки. Воспоминания о чтении вслух перед сном. Катание на санях…
Иными словами – муть всякая.
Для какого-нибудь дворника сойдет. Для монарха, который руководит огромной страной… кошмар! Встречи с чиновниками и крупными политическими игроками просто фиксировались как данность. Что, зачем и почему – оставалось за скобками. Дела? Он их вообще не касался в основном. В лучшем случае писал, что-де «кончил с бумагами» или как-то еще указав на свою непосредственную работу монарха.
Но больше всего Михаила Васильевича взбесили записи, касающиеся событий февраля – марта 1917 года. Монарху, судя по всему, не было никакого