Веселый молодой водитель лихо развернулся во дворе, молниеносно скинул три прочные веревки, крепившие эту передвижную скирду к машине, и кузов пошел наверх. Конюха стояли и смотрели как два идиота, на эту гору сена, которая медленно поднялась над хозяйственными постройками, негромко зашуршала, вкусно запахла летом, дальними полями и незнакомыми дорогами, и наконец рухнула вниз, превращая небольшой дворик в сенной рай. Или не рай.
«Ура!» громко крикнули лошади. А конюхов никто и не спрашивал. Знаете, есть на этой планете один почти что мертвый язык, на котором слова «отчаяться» и «надеяться» звучат одинаково. Так вот, даже не зная этого, конюха отчаянно надеялись что мы успеют сложить эту гору лошадиной еды в стог до того, как шаловливая погода поздравит с праздником труда каким-нибудь подходящим дождиком.
Чтобы закидывать сено наверх, нужны вилы с длинной ручкой. А чтобы оно, сено, не сваливалось, надо брать сразу большой «навильник». Тяжелый. Потом крутить его «через себя», то есть через голову, иначе никаких сил не хватит его поднять высоко. Потому что настоящая скирда или стог складывается по определенным правилам. Основная масса сена кладется на углы. И там утаптывается. То есть надо еще постоянно лазить наверх, укладывать и поправлять. А потом опять снизу кидать.
…Конюха все перетащили. Вдвоем. Сложили аккуратно и правильно, потому как незабвенный Палыч раз и навсегда научил своих подчиненных все делать правильно. Как по настоящему косить и как надо косу отбивать, траву в кучи собирать так, чтобы между ними телега помещалась и поднимать удобно было, ничего за собой не оставлять и на возу так раскладывать, чтобы не одна былинка не упала в дороге. Труд свой ценить и уважать и над чужим не глумиться…
…Конюха сидели, привалясь спинами к своему стогу. Солнышко пряталось за крышу конюшни, лошади хрустели этим чертовым сеном, воробьи устали драться на навозной куче. И тут в благостной тиши этого вечера, на дороге, в проеме между опилочным сараем и гаражами, как в картинной раме, нарисовался Палыч. Чуть прихрамывая непонятно на какую ногу, в вечной своей кепочке, чуть сдвинутой на одно ухо, и с такой же неизменной папироской в углу рта… Как же все всегда хотели, чтоб он похвалил. Не понятно, зачем, но – очень хотели. Каким то странным мерилом трудовой жизни, чести и совести был этот человек. Самым главным судьей, чье мнение сомнению не подлежало, и никем никогда не бывало оспорено.
Палыч обошел стог сена вокруг, заглянул в ближайший денник, поковырял горку опилок, просыпавшуюся из под воротины сарая и повернулся к подчиненным. Природа смолкла, лошади прекратили свое вечное шуршание и жевание, планета на секунду притормозила свой беззвучный полет сквозь глубины космоса, когда мудрый старший конюх сказал:
– Ни хрена ни правильно сложили… Завтри придете – будем перекладывать!
Милый мой Палыч… Спасибо тебе за все. За то, что взял на работу. Спасибо за то, что гонял нас без всякого передыха. За любовь к лошадям. За белые валенки