няться?! Не каждый день удаётся подниматься по винтовой деревянной лестнице. Тут такие громадные портреты в массивных золотых рамах (или как они называются?), что не очень-то и понятно, как стены их держат. Окна появляются то тут, то там. Кажется, они подглядывают. В отличие от хозяина, который ушёл куда-то по удивительной лестнице и ждёт меня где-то там.
– Ну что же вы?
Из стен вырастают изящные бра. Около окон (они странные, неравномерные. Каждое окно не совпадает размером и формой с другим. И есть даже круглые) вниз льются тяжёлые изумрудные шторы.
Дом дышит.
Пока эту фразу никак не объяснить, но и не сказать её тоже нельзя.
Дом дышит, будьте уверены.
– Кабинет направо!
Да, на втором этаже направо от лестницы распахнута дверь. Даже отсюда, ещё не заходя в сам кабинет, можно увидеть хозяина. Довольно шустрый пожилой мужчина. Расположился за невероятно громадным столом, покрытым зелёным сукном. Ножки у стола сделаны кольцами. У основания пошире, а спускаются вниз, становясь всё меньше и меньше. На столе много всего, не разобрать.
Перед столом друг напротив друга располагаются два замечательных мягких стула с удивительными подлокотниками. Эти подлокотники выполнены в виде львиных голов.
– Пожалуйста, устраивайтесь!
2
Я оглядываюсь и прохожу.
Мне не страшно. Портреты, шторы, всё такое дорогое, конечно, производит на меня впечатление. Но я о таком читал. Когда-то давно и почти ничего не помню, но это уж ладно. А ещё я узнал Пушкина. Он здесь на каком-то портрете изображён. Да, точно, это Пушкин. Мы в школе ещё сочинение по такому портрету писали. Или не писали? Или по другому портрету писали? Да ну и Бог с ним! Но Пушкина я узнал! Зуб даю – внизу был портрет Пушкина!
Это меня приободрило.
– Прошу вас, садитесь!
Я смотрю на хозяина кабинета.
Видимо, внизу свет не позволил мне внимательно его рассмотреть. Старик. Голова совсем седая, серебряная. Морщины глубоко изрезали кожу, нос маленький, глаза бледно-синие, как будто выцветшие, да и голос хрипит, аж слышно, как он потерял былую силу.
– Рюкзак можете поставить в ногах! – скрипит старик.
Я киваю и сажусь.
Стул просто невероятен. Как будто подстраивается под мою спину, так мягко. Я ставлю локти на подлокотники и понимаю, что сейчас выгляжу человеком, который возложил руки на головы львам. Хотел бы я себя увидеть со стороны!
Оглядываюсь.
У кабинета есть окна с трёх сторон. То есть окон нет только там, откуда я вошёл.
– Немного привыкли?
Я киваю. Но я не привык.
– Не все чувствуют себя здесь хорошо, – как будто бы вздохнул старик. – Кому-то часы мешают, кого-то ещё что смущает… У всех по-разному!
За моей стеной действительно занимали место невероятные напольные часы с маятником. Они чуть заметно шипели и сверкали золотым циферблатом с чёрными римскими цифрами и тонкими изящными стрелками.
С часами всё было хорошо. Они меня не смущали.
Дом дышал и сквозь окна смотрел на меня.
– Давайте начнём? – спросил старик.
– Давайте! – преодолел я себя и странно при этом себя почувствовал.
Будто бы тень отделилась от меня, отпрыгнула и села на пустой стул, что стоял напротив. Нет, я ничего не видел (если вы так подумали). Я так почувствовал. Это довольно странно объяснять, но это было именно так, поэтому я считаю важным сказать об этом.
3
– Как вы поняли, что хотите здесь быть?
Странный вопрос.
Я не первый раз прихожу на собеседование. За эту неделю я был везде, куда меня пускали. Везде, где со мной вообще решались заговорить. Понятно, что это не такие дома. Разумеется, там не было портретов Пушкина, деревянных винтовых лестниц, стульев с подлокотниками-львами. Ну так и не музеи это были. А вопросы везде были приблизительно одни и те же.
Поэтому я ответил не на этот странный вопрос, а на тот, который обычно звучит в таких ситуациях:
– По объявлению.
Брови старика поползли вверх, лицо вытянулось и стало сплошным знаком вопроса.
– Преинтереснейшая история! – сказал он. – И как же это случилось, позвольте полюбопытствовать?
Для себя я перевёл эти слова так: покажите объявление. Поэтому я полез в рюкзак у своих ног, покопался в карманчиках и достал ту странную бумажку, которая и привела меня сюда. Честно говоря, я не думал, что она понадобится, просто так сорвал. А ещё я думал, что Музей поступил очень оригинально, выбрав такой витиеватый шрифт. Сейчас я смотрел на стол старика и понимал, что никакой это не шрифт. Объявление было написано от руки, каким-то из этих перьев, которые сейчас лежали на зелёном сукне. Из какой-то чернильницы, которые сейчас в ряд располагались на специальных подставках. Серебряные? Или просто так сделанные?
– Позвольте узнать, молодой человек: