ют скалистые берега и разбиваются, чтобы слиться с гонимой ветром пылью, а после оседают на поверхности, погребая под собой прошлое.
Так одно оставляет своё одиночество, в попытке заполнить и захватить безграничное, жертвует тем самым собой и полностью теряется, дабы вернуться к источнику вновь.
Один видел это однажды на стыке невидимых граней, где начало с дрожью смотрело из-за вуали минувшего, а конец был таким же скрытым и казался вне пределов.
Именно там эхо мягко шептало сквозь лазурную мглу в томном спокойствии недвижимых залов, убаюкивая сотканные из холодного камня и невесомых линий стены. Острый слух мог бы отследить этот шёпот до шагов быстрой тени, которая и тревожила древнюю бархатную тишину.
В том моменте не было памяти и, помимо многих других вещей, тень не помнила своего имени. Она лишь старалась из-за всех сил не отставать от одного искателя, который отбрасывал её, пребывая в безудержном поиске неизвестно чего. Спешку его шагов питала устремленность сродни тому, что можно было бы назвать храбростью. Или всё же это была глупость? Желание, нужда, загадка? Искателю, как и его тени, не удавалось точно определить, что именно это было, но он был здесь, а значит, где-то неподалёку пряталась причина.
Вдалеке на теневом пути мерцал танец белого пламени. Истории подарили ему начало, и теперь оно безвозмездно отдавало незапятнанный свет. Тень же не желала приближаться к нему и тянулась в обратном направлении, страшась ясности и той непостижимой чистоты, что умоляла принять и оставить на себе всё, что её коснётся. Тем не менее, тень не осмеливалась отставать от своего искателя и по мере его продвижения темнота вокруг начала преображаться. С каждым новым шагом вековой налёт из пыли и мхов на стенах осыпался, световые отблески становились чётче, а секреты архитектуры закручивались спиралью и расцветали.
Глупость! Без всяких сомнений, это была глупость. Как ловко она (в дружеских объятьях с неизвестностью) направляла лёгкие шаги искателя через обволакивающий сумрак, и не похоже было, что он этому сильно противился. Все ранние переживания и наблюдения научили его тому, что каждый поначалу глупец. Но вот останется ли он глупцом? Возможно, именно в этом заключался настоящий вопрос. Без ложных загадок, без тайных иллюзий…
Окружающие стены в своих камнях запечатлели броские узоры прекрасных металлов, каждый из которых рассказывал историю событий, давно потерявшихся в забвении. Они мелькали, ускользая из виду, а внимание искателя было слишком медленным, чтобы зацепиться за них. Символы проносились мимо него и превращались в расплывчатые мазки, напоминающие вихрь красок под кистью художника. Образы былых дней оставались за ним в отзвуках шагов и переплетались с исчезающими вычурными представлениями.
В том густом, как воск, мгновении возник ещё один вопрос, но на этот раз ближе к истине: почему так сильно хочется пить? Горло искателя сжалось в жажде и что-то сверкнуло в груди. Он знал, что спасение близко. Да, подходящее средство томилось в блеске круглой формы, но внутри пусто – ни глотка, ни капли. Откуда только взялся каприз этих чёрствых оков, требующих избавления…
Не важно. Искатель не останавливался – остановиться было никак нельзя. Как призрак проявился другой вопрос: а останется ли он вообще? Далёкие всплески воды послышались в ответ. Несмотря на все эти безответные вопросы, он всё же был здесь: рискнув, переступив порог, парящим бегом он покорял раскрытую перед ним неизвестность. Двигаясь дальше, он видел, как зал начал терять целостность. Покрытые мхом плиты под ногами становились мягкими, уходили и изгибались, как будто он шёл по зыбучим пескам. Следом за ними проседали старые камни стен и мельчали, проваливаясь вниз под действием неведомой силы. Изображения таяли и разъедались от исходящего вдалеке сияния, которое манило искателя своей чистотой с каждым им пройденным шагом, а где-то позади послышалось верещание, похожее на птичье. Что-то ускользало от него, но что? Он не мог вспомнить и не знал, что такое вспоминать.
Колонны кривились, как тающие свечи и преграждали путь, но оставались за невидимыми пределами взгляда искателя. Тень за ним росла, приближаясь к свечению, и не замедлялась перед падающими обломками, пока целая часть стены не обвалилась, разбросав свои неслышные штрихи на единственном видном пути. Нечто неожиданно затмило тот далёкий свет, и шаги тени растворились в тишине.
Без ориентиров и звуков стало пусто. Беспокойный искатель сделал шаг вслепую и тот невидимый, пустой шаг означал для него весь мир. За одним последовал второй, затем третий, и эхо поспешило заполнить пустоту. Тьма начала двигаться и принимать причудливые формы. В них проявилась работа забытых каменщиков, высеченная из даров земли. Эхо подсказывало, куда идти, бережно касаясь этих усталых старых стен, напоминая им об их существовании и предназначении, которое очерчивало единственный путь искателя.
Когда манящий свет вспыхнул вновь, в самом конце зала проявился трепещущий силуэт, от которого искатель попятится и замер за одной из глыб упавшей колонны. Смиренное лазурное пламя очерчивало беспокойную фигуру, которая постоянно держалась к нему