не с девчонкой. Точнее, пока ты с девочкой – тебя не тронут. В этом случае – табу.
Странно так в жизни получалось, но в девчонок влюблялись почему-то именно с тех, с чужих территорий. «Походы», «прорывы» на чужую территорию серьезно проверяли чувства, закаляли и формировали характер. Причем, как не маскируйся, любовные привязанности почему-то сразу же становились известны хозяевам тех территории. И места вероятных «ухажёрских» встреч всегда находились под их постоянным физическим контролем. Прогуливаясь с девочкой на чужой территории, ты всегда мог быть уверен, сзади, в отдалении, всегда идет, плетется, группа хмурых пацанов решительного вида. Причем, не мешая. Но стоило тебе проводить её домой, – ты в кольце. Это было всегда, на всех участках, строго в её границах, без пощады. Спросите, как мы, живя в разных поселках, находили себе девочек? Это просто.
В городе был единственный спортзал, где мы, все, постоянно участвовали на разных городских школьных соревнованиях. То в качестве участников, то в качестве болельщиков. Спортзал находился на территории Постоянного поселка. А все городские смотры школьной художественной самодеятельности проводились в новом городском Доме Культуры в поселке «Энергетиков». У нас, значит. А городская летняя танцплощадка, на которую мы ходили только большой толпой, находилась на «Постоянном». Вот, практически в этих, в основном, трех местах, мы случайно и знакомились а девочками. Влюблялись. Сильно влюблялись. Напрочь! Со всеми вытекающими из этой ситуации последствиями. Кстати, все девочки понимали и ценили мужество и героизм своих «чужеземных» поклонников. Часто даже спасали своих воздыхателей, провожая их аж до самой границы со смежной территорией. Делали они это, нужно заметить, к сильному огорчению сопровождающих их «тёмных сил». Но негласный уговор всеми соблюдался неукоснительно. Договор дороже денег, все это знали.
И если я, пацан с «новгорода», был приглашен на проводы в армию к одному из лидеров «Индии» – это о многом в городе говорило. Меня, впрочем, это мало занимало.
В то время, в моей жизни было два огорчающих обстоятельства: отец с ремнем и учителя. Или наоборот: учителя и отец с ремнем. Но, как говорится – от перемены мест слагаемых, то есть результат для меня не менялся. Учителя меня не любили главным образом за мою ершистость и непокорность, и мстили мне по-своему, по-бабьи. О какой справедливости можно говорить, если на всю школу, из мужчин, один только физрук, не считая, возможно, директора. Все остальные – женщины. А женщины… Женщины!.. Я не мог терпеть даже миллиграмма несправедливости ни к себе, ни к своим одноклассникам. Меня задевал учительский эгоизм, высокомерие, их скрытый садизм. Я старался терпеть, сколько мог, но не прощал жестокость, цинизм, их бабскую субъективность, просто наглость, наконец. Что стоит их дурацкое деление класса на любимчиков! За ярлыки, которые они, походя, на всех навешивают! За ехидство! За желание все время сломать, подчинить… «Классная» обычно выравнивает класс под свою гребенку, подстраивает