поэтому я беру тарелку и накладываю гору еды. Еще хватаю кусок хлеба и начинаю есть.
– Я буду внизу через двадцать минут, – говорит Роман в трубку, кладет телефон на стол и продолжает есть.
Мы едим в тишине. Единственный звук – от столовых приборов, и он странным образом… домашний. Я жду, что Роман будет спрашивать об этом утре, но он не заговаривает о нем, и я испытываю облегчение.
– Я отправлял Валентину забрать некоторые твои вещи, – выдает он наконец. – Они в сумке в гостиной.
– Супер. – Я хватаю помидор черри с тарелки и закидываю его в рот.
Роман откидывается назад и, скрестив на груди руки, смотрит на меня в течение нескольких секунд. Я пытаюсь концентрироваться на еде, а не на его мускулистых руках, которые растягивают материал его рубашки. Я с треском проваливаюсь.
Он наклоняет голову и смотрит на меня прищурившись.
– Знаешь, мне кажется очень интересным то, что ты справляешься с этой ситуацией намного лучше, чем я ожидал.
– Какой ситуацией? – Я кладу в тарелку еще листьев салата и помидоров черри.
– Этой. То, что тебя шантажом заставляют выйти замуж за такого, как я. И тебе приходится ставить жизнь на паузу на шесть месяцев. Я думал, ты будешь настороженной. Будешь сопротивляться. Бояться. Ты кажешься… неестественно беззаботной.
– Ты думаешь, что я психически неуравновешенная? – Я беру лист салата, оборачиваю его вокруг черри и окунаю в майонез, в то время как Роман оглядывает меня с интересом.
– А ты такая? – спрашивает он. – Психически неуравновешенная?
– Конечно нет. Я – воплощение психической стабильности. Спроси любого. – Я указываю пальцем на салатно-томатно-майонезный шарик. – Хочешь?
Судя по выражению лица, Роману не до шуток. Я вздыхаю и смотрю ему прямо в глаза.
– Да, мне эта ситуация кажется тревожной, но чтоесть, то есть. Имею ли я в ней право голоса? Нет. Могу ли я что-то поменять? Снова нет. Буду ли я сопротивляться или нет, результат будет тот же. Я все вижу так: лучше просто принять эту хрень и жить с ней.
– Ты немного чокнутая. Ты ведь это знаешь?
– Жизнь – вещь сумасшедшая. Приходится ее принимать. – Я пожимаю плечами и указываю головой на костыли, прислоненные к столу рядом с ним. – Зачем инвалидное кресло, если ты можешь ходить?
– Я бы скорее назвал это «волочить ноги». Мне все еще трудно проводить целый день на костылях. Я планирую в какой-то момент отказаться от инвалидного кресла, но до тех пор, пока невозможно обходиться без него целый день, я не хочу, чтобы кто-то знал.
– Почему?
– У меня есть на то свои причины. В курсе только Максим, Варя и мой физиотерапевт. И теперь ты. Я хочу, чтобы так и было, Нина.
– Никто не застал тебя на ногах? Горничная? Кто-то, кто пришел в твою комнату без приглашения?
– Только у Вари есть разрешение сюда входить. Она занимается уборкой.