что вы… Вы одно лицо с человеком, в которого я влюблена!
– Кто же этот счастливец? Отчего он не здесь? Не рядом с вами? – возмутился Обский. – И почему я, сам того не зная, вынужден играть пошлую роль манекена?
– Потому что он знаменит, избалован и легкомыслен. Он пьяница, дебошир, сквернослов. Во многих отношениях опасный человек.
– Так и ну его ко всем чертям! Зачем он вам?
– Он большой талант. Я в него за талант влюбилась.
– Кто же он?
– Вы его знаете… То есть вы его не знаете, но знаете, о ком я.
– Устьянцев? – воскликнул Обский, как ужаленный осою.
– Да!
– О боже!
О боже! Устьянцев был известный литератор, автор романов и рассказов, написанных на самой грани приличия: там действовали сплошь подонки общества – нищие, пропойцы, шулера, воры, проститутки и революционеры. Говорили, что сам автор когда-то дружил с террористами и посейчас общается с марксидами, «освободителями труда». Книги его обожала современная читающая публика, то есть люди, забывшие Пушкина и Тургенева. Особенно же студенты и курсистки.
Он был и вправду похож на актера Обского, или Обский на него. Такие же слегка прищуренные чуть азиатские глаза, такие же татарские скулы, крупный широкий нос, обаятельная хитрость во взгляде. Одна разница – у Устьянцева была жидкая, почти незаметная бородка и такие же едва-едва растущие рыжеватые усики – Азия, Азия! – а Обский был по-актерски гладко выбрит.
Не раз к Обскому на улице подбегали молодые люди и просили расписаться на титульном листе устьянцевского романа. Названия были все этакие: «Бездна», «Омут», «Пропащие», «В дыму и пламени». Поначалу было обидно – куда приятнее расписаться на собственной фотокарточке в роли Паратова или Брута! – и он отказывался строго. Пытался объяснить, что это не он. Ему не верили. Однако потом привык и без разговоров расписывался одною буквою «У» с хитрой завитушкой – и дату ставил. Потом расшалился и стал писать этакое: «В добрый путь!» – и даже «Молодость, вперед!», «Боритесь!» и «К свободе!»
– О боже! – повторил Обский, выпрямился, встряхнулся и шагнул к двери, не прощаясь.
– Жанчик! – воскликнула Аглая Михайловна.
– Чем могу служить, мадемуазель? – холодно обернулся он.
– Жанчик, сядьте еще на минутку. Я не просто так вам это сказала. Жанчик, я хочу быть с вами честна. Я ценю ваши чувства, но я не могу ломать самое себя. Я вас не люблю. Но я не о том…
– О чем же?
– Помогите мне.
– Чем? В чем, наконец?
– Устьянцеву грозит арест.
– Боже! – Обский искренне перекрестился. – Надеюсь, пронесет. Откуда вы знаете?
– Все об этом говорят. Неужели вы не слыхали?
– Признаться, нет. Но… Это ужасно, да. Но… Но что я могу сделать? Спрятать его в моей квартирке? – он усмехнулся. – Ежели ненадолго, то пожалуйте. Но всё равно найдут.
– Нет, не это.
– А что? – спросил Обский. – Что я могу сделать?
– Сделать так, чтобы его оставили