меня, не замечает странностей. Я был словно в театре. Театре для одного зрителя. А вокруг творился жутковатый иммерсивный спектакль. Пассажиры буднично переговаривались, медленно моргая и не меняя спокойно-сосредоточенных выражений лиц. Голоса сливались в бессловесный гул, похожий на гудение пчелиного роя. Потом я разобрал: зудели рельсы – вибрировали низко, едва различимо. Звук ввинчивался в сознание, будоражил.
В черной глубине перегона снова показались два ярких луча света, поезд затормозил, двери приветливо разъехались, приглашая войти, и мягко сомкнулись за спиной, когда все расселись, дисциплинированно, как школьники в преддверии поездки с классом.
Сидевший напротив меня человек в длиннополом пальто поднял голову. На меня слепо уставилось гладкое, покрытое толстым слоем блестящей глазировки кукольное лицо с ровными провалами глаз и шарнирной нижней челюстью. Она дрогнула, отвисла, обнажая черную прорезь рта. Я невольно попятился, вжимаясь спиной в стенку вагона.
«Осторожно… Следующая станция „Проспект Просвещения“…» – услышал я у себя в голове. Мужчина же снова захлопнул рот и отвернулся в сторону.
Движения. Гул. Скрип рельс. Пустота.
Обволакивающая тяжесть. Страх. Точно лопнул барьер пространства и времени, и поезд несется теперь в другой реальности, в ином измерении, и будет мчаться в ледяном пугающем ничто до скончания века…
Сверху послышался грохот, а следом за ним непонятное лязганье и скрип. Я подскочил в кровати, с радостью осознав, что сплю у себя дома, а дурной сон остался просто сном, растворился туманной дымкой.
Я сидел под одеялом в предрассветной мгле и напряженно вслушивался. Звуки снаружи напоминали скрежет гвоздя по металлу и одновременно гулкие удары, словно в пустое ведро бросали яблоки. Я встал и на цыпочках подкрался к окну.
Во дворе клубилась терпкая синеватая тьма. Тонкая полоска рассвета еще еле проклюнулась, горизонт был лишь нежно подернут желто-розовым. Зубчатой кромкой явно вырисовывались на нем перепады городских крыш и трубы дымоходов. Из щели между стеклом и рамой тянуло неприятным сквозняком. Я зябко поежился, но решительно повернул ручку и рванул хлипкую створку на себя. В комнату ворвался ветерок, смахнул с пачки листов верхние страницы театральной пьесы. Перевесившись через стол и подоконник – потому что мое рабочее место располагалось вплотную к окну, – я выглянул во двор.
Тишина. Пусто. Даже ни единого горящего окна в доме напротив.
«Приснилось», – решил я.
Просыпаться оказалось жаль, хоть я и рад был избавиться от зацикленного кошмара. Теперь пусть хоть ведьмы пляшут на крыше, но мне осталось спать до будильника всего четыре часа…
Утро принесло свет и ясность мысли. Удивительно, насколько легко в темноте верится во всякое… потустороннее. Скрип на крыше или легкий ветерок сквозь неплотно закрытые двери – и фантазия тут же угодливо рисует неведомых чудовищ.
Я нехотя выбрался из-под одеяла и выглянул