посвящённых 28 июня, тогда как сами действующие лица подробных письменных свидетельств оставить не пожелали. Алексей сопровождает карету верхом.
«В пяти верстах от города я встретила старшего Орлова с князем Барятинским-младшим; последний уступил мне своё место в одноколке, потому что мои лошади выбились из сил, и мы отправились в Измайловский полк», – пишет Екатерина.
Одноколка, заметьте, – не гербовая карета и не дамское уютное ландо, а экипаж, императорскому статусу не соответствующий. Дело даже не в престиже, а в комфорте – он одноосный, о двух колёсах, но без рессор. Соответственно, не в меру тряский.
Ранним утром, когда Алексей прискакал за Екатериной, старший Орлов был занят совсем другим делом: заканчивал ночные посиделки. Не стоит удивляться, что в столь ответственный момент Григорий в шумной компании проводил ночь за картами и вином. Таким образом он от происходящего отвлекал Степана Перфильева, флигель-адъютанта Петра III. Бывшему комиссару Шляхетного корпуса Перфильеву император, уже вооружённый небезосновательными подозрениями, поручил следить за возможными заговорщиками. Вот он и следил. Раз Григорий мирно перекидывается в картишки – значит, всё спокойно в государстве.
Впрочем, не знаем, насколько бдителен был Степан Васильевич. Может быть, оба – Орлов и соглядатай Перфильев – только делали вид, что «всё спокойно»?
Глава V. В которой Григорий Орлов заряжает пистолет, с полной решимостью победить или умереть
Екатерина знала: она может опираться на четыре десятка участвующих в заговоре офицеров лейб-гвардии (в их числе и Фёдор Орлов, окончивший, как и старшие братья, Шляхетный корпус и совсем юным отличившийся в Семилетней войне; сейчас он – в Семёновском полку поручиком) и на десять тысяч солдат трёх полков. Это – не считая высших сановников империи: воспитателя наследника Павла Петровича Н. И. Панина, будущего московского губернатора М. Н. Волконского, президента Академии наук гетмана Войска Запорожского К. Г. Разумовского.
Екатерина нигде напрямую не говорит о степени своей вовлечённости в составившийся заговор. Но целый ряд документов свидетельствует: всё знала, была вовлечена, делала, что могла, в пользу заговора, даже сносилась с зарубежьем в поисках средств для гвардейцев. Супруга она не любила, а почти ненавидела, зато сразу полюбила власть, которая перед нею брезжила, но в руки пока не давалась. В тех же записках она, заметно преумножая бесспорные недостатки и пороки Петра III, постарается безжалостно представить его настоящим дегенератом, идиотом, только и знающим, что играть в солдатики.
Хватило бы и только этого анекдота (в старом, историческом значении слова, которым обозначали забавное или странное происшествие, казус): «Однажды (…) я вошла в комнату Его Высочества и была поражена представившимся зрелищем. Посередине кабинета (…) была повешена огромная крыса. Я спросила, что это значит, и получила в ответ, что крыса эта совершила уголовное преступление и по военным