* *
На улице бушевала весна.
Солнце, дурачась, пряталось в плюшевых облаках. Выглядывая, оно кричало миру: «Весна-а!..»
Внутри цирка тоже буйствовала весна.
Она гремела аплодисментами, полыхала пожаром тюльпанов и сирени.
Прожектора, куражась, щекотали своими лучиками ресницы артистов. И у тех влагой блестели глаза.
Грудь распирала неведомая сила.
Сегодня акробаты прыгали выше. Угрюмые тигры были ласковы, как домашние кошки. А бурый медведь полез обниматься к дрессировщику.
У всех цирковых сегодня был КУРАЖ.
Что это такое?
А кто его знает…
Вихрем вылетел на манеж жонглёр. Его кольца, как кордебалет, скакали, прыгали, выписывали причудливые па в воздухе и на манеже.
Жонглёр сегодня был полон сил и вдохновения. Всё в нём било через край. Силе его стало тесно в мышцах, а кольцам – в цирке.
Они вырвались из рук жонглёра, пробили купол и рванулись в небо. Зрители ахнули: «Вот это трюк!»
В брешь заглянуло весеннее солнце и, хитро улыбаясь, сделало жонглёру «нос».
Что такое цирковой КУРАЖ?
Наверное, это весна…
Скоро третий звонок…
Вновь марафон длинной в день.
Четыре представления.
Грим занимает привычное место на лице. Пудра скрывает морщины и усталость.
Скоро третий звонок… – бесстрастный удар колокола, как на старте ипподрома.
…Пегие, гнедые, серые, в яблоках-блёстках… Бега, бега, галопы.
Борьба за супер-приз – быть фаворитом забега. Таков, видимо, удел всех лошадей.
Скорость, скорость…
Сзади молодые, крепкие, жаждущие победы.
Игра честная, без компромиссов, без «тёмных лошадок».
Нервы тетивой, пена у губ, крики, аплодисменты.
Цель – Победа. Только победа, без скидок на возраст и масть…
Немного кофе, и рывок…
Четвёртый забег.
Ну, а сердце?
Что ж, сердце, – оно своё дело знает, – гонит упругими толчками кровь до звона в ушах. Придёт время – остановится, когда не будет сил бить в грудь навылет. А пока – бег!..
Второй и третий звонок.
Гонг…
Главное – рвануть с места, сейчас, и потом, на финише, чтобы желанная лента обожгла грудь.
Бег, бег… по кругу.
Третье представление за день.
Ещё полчаса – и можно будет сесть на корточки под упругой струёй душа, закрыть глаза и замереть. Раствориться в воде, вместе со своей усталостью.
Ещё полчаса…
Дирижёр, как большая седая чайка, плавными взмахами парит над манежной суетой.
Мы внизу. Он вверху.
Он обрамлён гигантской рамкой оркестровой раковины, из сумрака которой мерцают усталой медью бемоли и диезы.
Ещё полчаса…
Дирижёр воздевает руки к куполу, с сочувствием смотрит на нас, грешных, тех, кто внизу. Готовится готовясь вновь дать сигнал к действию.
Теперь он, как Владыка на амвоне. Владыка цирка…
А мы – сгорающие свечки на тринадцатиметровом алтаре.
Ещё полчаса…
