ижалась носом к иллюминатору самолета, летевшего из Лондона в Париж. Она волновалась, но не боялась, зная, что теперь с ней ничего не случится. Это знают всегда те, кто спешит к своей мечте.
Одета она была в потертый коричневый костюм и рукой в бурой перчатке прижимала к груди коричневую сумку из искусственной кожи. И правильно делала: там лежали не только десять фунтов, которые можно было вывозить из Британии, и не только обратный билет, но и 1400 долларов, толстая пачка, перехваченная резинкой. Поэтическая душа проявилась в одной лишь шляпе – зеленой, соломенной, с розовой розой, колебавшейся вместе с самолетом. Любая жительница Лондона сразу признала бы в ней приходящую уборщицу и, что главное, не ошиблась бы.
В списке пассажиров она значилась как Ада Харрис, Лондон, Баттерси, Уиллис-Гарденз, дом пять. Была она вдовой и прибирала у чужих людей на обочине вполне фешенебельных кварталов Итон-сквера и Белгравии.
До этого волшебного полета она жила скучно, разве что иногда ходила в кино, в паб на углу и совсем уж редко – в мюзик-холл.
Окружали ее (а было ей за пятьдесят) сор, беспорядок, запустенье. Не раз, а полдюжины раз на дню открывала она своим ключом чужие двери, чтобы снова увидеть горы грязной посуды, неприбранные постели, разбросанную одежду, мокрые полотенца на полу в ванной, пыль на столах и зеркалах, полные пепельницы – словом, все то, что эти свиньи, люди, оставляют, уходя утром из дома.
Миссис Харрис наводила порядок, этим она жила, едва сводя концы с концами. Но, как у многих уборщиц, было тут и другое – творчество, и она им гордилась. Она входила в хлев, оставляла сверкающие чистотой комнаты. Ее не волновало, что завтра там снова будет хлев. За свои три шиллинга в час она снова наведет порядок. Так жила, так работала одна из тридцати пассажирок парижского самолета.
Зеленая и коричневая карта Англии сменилась неверной синевой Ла-Манша, домики и фермы – кораблями, и миссис Харрис впервые поняла, что сейчас окажется в чужой стране, среди чужих людей, про которых известно, что они бесстыжие, наглые, едят улиток и лягушек и режут трупы. Она и сейчас не испугалась – лондонские поденщицы не ведают страха, – но насторожилась, того и гляди проведут. Без Парижа ей не обойтись, но надо держаться подальше от французов.
Настоящий английский стюард подал ей настоящий английский завтрак и не взял денег. Потом она снова прижала нос к оконцу, сумку – к груди. Стюард, проходя мимо, сказал ей:
– Эйфелева башня вон там, справа.
– Ой ты господи! – тихо сказала она, увидев иглу над мешаниной труб и крыш. – Не такая уж она большая.
Примерно через минуту самолет аккуратно опустился на асфальт французского аэродрома. Миссис Харрис торжествовала. Не оправдались пророчества подруги, миссис Баттерфилд, – они не взорвались в небе, не утонули в море. Наверное, Париж не такой уж страшный, но теперь надо быть поосторожней – и чувства эти укрепились, пока она ехала в автобусе до аэровокзала по странным улицам, окаймленным домами и лавками, на которых висели непонятные вывески.
В аэровокзале английский служащий посмотрел на шляпу, на сумку, на разношенные туфли, на пронзительные глазки и подумал: «Ну и ну, приходящая уборщица! Неужели в Лондоне нет работы?»
Он заглянул в список, коснулся фуражки и спросил:
– Не могу ли помочь, миссис Харрис?
Умные глазки не заметили в нем особого бесстыдства. Как ни странно, он выглядел совсем как англичанин. И она спросила:
– Вы тут говорите по-английски?
– Как не говорить, – отвечал он. – Я англичанин. Но здесь многие говорят, вы не потеряетесь. Вижу, вы летите с нами в двадцать три ноль-ноль. Куда вы хотите отправиться?
Миссис Харрис прикинула, сколько можно открыть чужому, и твердо ответила:
– Возьму такси. Деньги есть.
– Прекрасно, – сказал он. – Обменяйте их лучше на франки. В одном фунте их примерно тысяча.
В bureau de change[1] несколько фунтовых бумажек превратились в кучу грязных синеватых билетов с цифрой 1000 и горсть алюминиевых стофранковых монет.
Она возмутилась:
– Да это фишки какие-то!
Служитель улыбнулся:
– Если хотите, но делает их правительство, – и повел ее сквозь толпу и посадил в такси. – Какой адрес назвать?
– К Диору, – ответила миссис Харрис спокойно и сдержанно, как герцогиня. – В модный дом «Кристиан Диор».
Служитель ушам своим не поверил.
– Простите, мэм?
– К Диору, сказано вам!
Он знал, что это сказано, но никак не мог понять, что нужно лондонской уборщице в самом элегантном доме мира.
– Что ж вы? – сурово спросила миссис Харрис. – Разве леди не может купить себе платье?
Потрясенный служитель сказал шоферу по-французски:
– Отвезите мадам к Диору, на авеню Монтень. Возьмете лишнее су – здесь стоять не будете.
Когда машина уехала, он пошел в здание, понимая, что теперь