в его глазах – не успел! Вот здесь, – Сперанский похлопал ладонями по подлокотникам кресла. – Я персона! У меня, как говорят, голова под банковское дело заточена, поэтому и терпят. – Он пододвинул ближе к себе оброненное с блюдечка кофейное зёрнышко и щелчком отправил его в дальний угол кабинета. – Знаете, как меня дразнил отец – «Хлип‘ок», не «Хл‘юпик», а именно «Хлип‘ок». Эть-геть.
– Что вы сейчас сказали? – не поняв последней фразы, переспросил Михаил
– Я сказал «эть-геть», – любимая присказка отца. Если у него что-то получалось, он, пританцовывал и говорил: „ эть-геть». Мы с Верой, а иногда и мама, не знали, что случилось у отца, но были уверены – раз звучит «эть-геть», значит он где-то, что-то провернул и ему всё удалось.
– Оригинально, – усмехнулся Михаил, – Тогда, прошу вас предположить, кто мог?
Олег Леонидович на мгновение задумался:
– Я совсем не знал жизни отца – не был допущен. По маминым оговоркам иногда понимал, что у отца были какие-то косяки с сослуживцами, с сестрой Милой Михайловной в конце её жизни. Но тут понятно – он мать бросил. Свою мать – нашу общую бабушку. Просто перестал её замечать. Забыл о её существовании. Бабуля ведь не сразу стала умом мешаться. Мила говорила, она ждала его. На каждый телефонный звонок бегала. Тётя ему попеняла. Однажды, видимо, крепко выговорила. Я был тогда в доме, когда он разговаривал с Милой по телефону в последний раз. Оборвав разговор, он с такой злостью бросил запасные ключи от Милиного коттеджа в мусорное ведро, что оно треснуло. После этого разговора они вообще перестали общаться. Как только мы вернулись из армии, друзей-сослуживцев и однокурсников он всех вывел из дома. Маму очень ревновал…
– Она давала повод?
– Она давала повод уже тем, что прохладно относилась к нему самому. Любое проявление хоть малой теплоты к кому-либо другому, вызывали у отца истерику. Он даже к нам – детям, её ревновал. Шпынял все время. Да, вот ещё! – Сперанский обрадовался тому, что вспомнил. – Какие-то люди иногда мазали забор усадьбы краской, писали слово «захватчик». Я думаю ребятня, которой хотелось покупаться в пруду. Но это было давно. Года два уже никто не вспоминал истории с Монаховым прудом. Надписи тогда же исчезли. В прошлом году я их уже не видел…
– Говорят, пруд начал зарастать? – вставил вопрос Исайчев.
– Он оказался бесполезным для мамы. – Сперанский всё-же вынул пачку сигарет из ящика стола, вытянул из неё одну и закурил.
Михаил помнил Монахов пруд с детства. Мальчишкой он с друзьями в самую жару убегал из дома, чтобы покататься на тарзанке. Для крепления тарзанки они выбирали на берегу самое могучее дерево с толстыми ветвями. К дереву привязывали пожарный шланг, который кто-то из ребят загодя стащил с пожарного щита в школе. Шланг прятали здесь же под корнями, в заранее выкопанной яме. Мишка – самый высокий и крепкий, забирался на дерево, прилаживал шланг к стволу.