я не нарочно, – улыбнулся в ответ Миша, понимая, что и в самом деле несколько не хорошо получилось.
– Ни хрена себе, извини? – обалдел от такой наглости Мухин, и, глядя на Головина, добавил, – Он, что себе позволяет, в натуре, а?
– Ребята, я сказал, извини. Грязно на улице. Нам на занятия спешить надо. В другой раз я помою. Были бы тапочки, одел бы. Но тапочек, увы, нам не выдали. Тяжело нынче в армии с тапочками. Не на все хватает бюджетных ассигнований. Но реформа армии ширится. И скоро каждый солдат получит от Президента мягкие тапочки. И тогда наша армия, безусловно, обретет человеческое лицо, – сдержанно пошутил Миша, искренне полагая, что на том инцидент вполне может быть исчерпан.
– В гробу тебе наденут тапочки, – сухо ответил Головин и одним коротким ударом отправил шутника под ближайшую койку, – Что стоишь, чурка? – взглянул на Рашида, – Швабру в зубы и драить до блеска. Бегом!.. Ну, ты, хлястик, – снова надвинулся на Локина, – Чего там возишься. Морду вылизывать потом будешь. Схватил ведро и бегом за водой. Выполнять!
После такого краткого, но емкого объяснения пререкаться смысла не имело. Легче исполнить.
Спустя полчаса, когда пол снова заблистал первозданной чистотой, каждый старатель получил свою порцию дополнительных затрещин – сначала от дежурного, потом от дневального ефрейтора Мухина, затем от командира отделения сержанта Скворцова, сурово отчитавшего за опоздание на учебу. Вынужденное перемывание пола в казарме, к удивлению Миши, не нашло в нем должного понимания. Зато самовольное оставление строя, грубое нарушения формы одежды, в совокупности со свинством, тупостью и разгильдяйством, свойственными всем новобранцам, подняли такую волну негодования, что под конец каждому выдали по три наряда вне очереди и по увесистому пенделю для ускорения выполнения команды командира. В результате пришлось снова бежать в казарму, разуваться, облачаться в зимнее обмундирование и затем потеть в нем до самого вечера.
На наглый Мишин вопрос можно ли не носить шинель в теплую погоду, обращенный в нарушение устава непосредственно к командиру взвода лейтенанту Голощекину, последовал весьма краткий ответ типа «солдат должен стойко сносить все тяготы службы», а также дополнительная трехкилометровая пробежка вокруг плаца с обязательным проползанием под трибуной, незамедлительно полученная от отца-командира сержанта Скворцова в воспитательно-разъяснительных целях и заменившая собой перерыв в занятиях.
После обеда снова прошли строевые занятия, как нельзя лучше выбивающие дурь из мягкого тела новобранца. Повороты, развороты, отработка строевого шага, подходы, отходы, движение в шеренге. И все это под солнцем, в жаркой шинели, с пудовыми сапогами. До самого ужина. Не смея возразить, ответить, отказаться. После этого чувствуешь себя совершенно опустошенным, выжатым, выпотрошенным. Глухой оболочкой, мешком с костями, куда хочется