конечно получилось. Но кто знал, что носик отвалится, да еще в самое такое время. Самая жара, а он отвалился. Чем теперь поливать? Хорошо бы, если бы его припаять можно было. Может, посмотрите? Я сейчас принесу. А то день сегодня тоже, судя по всему, жаркий. Дождя, видимо, не будет. Что вечером делать? Вы уж посмотрите. Может и правда припаять получиться. Новую-то когда еще куплю.
– Несите. Посмотрю.
– Вы там только приладьте его как-нибудь. Лишь бы не отваливался.
– Ладно. Ладно. Придумаем что-нибудь. Несите.
* * *
За долгие годы отношения с соседями у Тимофея Ивановича сложились нормальные. Изначально на своих шести сотках трудились, как правило, люди к физическому труду привычные и без работы не представляющие своей жизни. Финансовой состоятельностью никто из них особенно похвастаться не мог, все чувствовали себя равными друг другу, что невольно объединяло в одну большую садоводческую коммуну, где взаимопомощь и взаимовыручка были вполне нормальным явлением. Поэтому, отложив в сторону другие дела, полдня провозился Тимофей Иванович над лейкой Ираиды Павловны. К обеду отржавевший носик был приставлен на место и даже весьма сносно держался, протекая лишь в некоторых до невозможности прогнивших местах.
– Вы просто волшебник, – воскликнула потрясенная соседка, принимая обратно обновленную вещь, – Как вам это удалось? Я даже не думала, что у вас получится. Я уже думала, что все кончено. Что она совсем свое отслужила. Что новую покупать придется. А вы, посмотрите, как все ладно приставили. Теперь она еще лет пять простоит. Вы знаете сколько ей лет? Ей же невозможное количество лет. Теперь таких не делают. Теперь такой и не купишь. Сейчас все больше пластмассовые льют. А эта, поглядите, железная. Её и запаять можно, если что. Правда ржавеет. Но с этим ничего не поделаешь. Все железное ржавеет, правда? Но если правильно пользоваться, то и ржаветь не будет. Как думаете, пять лет простоит еще или нет? Я думаю, что вполне протянет.
– Дай бог, дай бог, – скромно ответил Тимофей Иванович и поспешил удалиться от дальнейших проявлений благодарности и неугомонной женской суеты.
«И почему бабы такие болтливые, – размышлял он, бережно прорежая чрезмерно раскустившуюся клубнику, – Это же невозможно, до чего болтливые. И причин нет, чтобы болтать, а все одно болтают. Все оболтать нужно. Откуда только слова берут?»
Как они не понимают, осмыслял он, что и без слов все давным-давно понятно. Не надо никаких слов, чтобы ясное видеть. Что хорошо, то хорошо. Что плохо, так то плохо. Зачем облекать очевидные вещи в поток бессмысленных слов? Зачем выплескивать столько энергии и сил по ничтожным поводам? Вот растения, никаких слов им не надо. Посмотришь на них – и все видно: что им надо, чего они хотят, чему радуются. Просто и ясно. Кто видит, тому никаких слов не нужно.
«Погоди, друг мой, – прервал он свои рассуждения, – сейчас я этого жука с тебя уберу. Ишь обжора. Нельзя тут яйца откладывать. Иди