се дальнейшие годы. Как в детской игре, где надо соединить точки в определенной последовательности: начинаешь с одной из них, ведешь к другой, к третьей, к следующей, и рано или поздно на бумаге появляется изображение.
Тогда я только что окончил одиннадцатый класс и мусолил пару идей насчет того, как лучше убраться из Локсбурга – пенсильванского захолустья, откуда я мечтал сбежать с тех пор, как достаточно вырос, чтобы начать издевательски называть его Блоксбургом. Одной из возможностей был колледж, другой, более дешевой, – служба в морской пехоте. Годилось и то, и другое, лишь бы уехать.
Среди одноклассников у меня образовалось множество приятелей, а вот настоящих друзей не нашлось. И вовсе не из-за моего плохого поведения, совсем наоборот: я был единственным сыном сладкоголосой матери-инвалида и отца-дьякона, которые вместе поддерживали на плаву норовившую пойти ко дну церковь, слишком бедную, чтобы позволить себе штатного священника. Если я не делал уроки и не помогал по дому, то торчал в церкви Святого Станислава, выковыривая потеки воска из подсвечников или заделывая трещины, оставленные суровыми зимами на внешней стороне каменных стен.
Однажды субботним вечером я шел из церкви домой: голова опущена, руки в карманах. Когда я свернул за угол, в десяти ярдах от меня сбега́ла по ступеням крыльца своего дома Лили Роланд, будущая десятиклассница и весьма примечательная личность. В свои пятнадцать она беспардонно кокетничала почти со всеми мальчишками, кроме меня. Когда Лили порхала по школьным коридорам, я украдкой наблюдал за ней, очарованный, но настороженный.
– Привет, Нейт! – окликнула она, хотя сам я не использовал краткий вариант своего имени.
Я задрал подбородок, пытаясь скрыть смущение. Поскольку раньше мы с Лили ни разу не разговаривали, меня изумило, что она вообще знает, кто я такой.
– Тоже на вечеринку идешь? – спросила Лили.
– Не-а, – ответил я, будто понимал, о какой вечеринке речь.
– Идешь-идешь. Я тебя похищаю.
Она взяла меня под руку, и я забыл, как дышать. Прикосновение девушки, пусть даже сугубо дружеское, едва не обратило меня в камень. Вкупе с теплым июньским ветерком оно пьянило, словно я в одиночку вылакал целую бутылку церковного кагора.
– Где вечеринка-то? – спросил я, стараясь не показывать волнения и надеясь, что вопрос прозвучал достаточно равнодушно.
– У Трейси, – сказала Лили, – на Уиллоу-стрит.
Я закивал как болванчик, одновременно пытаясь сообразить: там, значит, живет Трейси Карсон, еще одна девчонка, с которой я даже словом не перекинулся. Тем временем мы с Лили прошли два квартала и свернули на Уиллоу-стрит.
– Знаешь… меня вроде не приглашали, – пробормотал я, точно зная, что так и есть.
– Да ей плевать. И поздновато ты спохватился, – заметила Лили, отвернулась и стала подниматься по ступеням к двери. Перед этим она высвободила руку, и я почувствовал одновременно и настоящее облегчение, и глубокое разочарование.
Лили вежливо постучала и толкнула дверь. В доме вокруг обеденного стола собралось человек пятнадцать, они играли в какую-то игру с выпивкой. Все лица были знакомыми. Если в городке живет около пяти тысяч человек, рано или поздно встречаешь каждого из них.
– Гляньте, кого я нашла, – обратилась к компании Лили.
Никакой реакции не последовало, чему я только обрадовался. Лишь бы не презирали – и на том спасибо. Как любой семнадцатилетний подросток, я постоянно смущался, а иногда и впадал в истерику, но в то же время старался изобразить уверенность в себе.
Три четверти часа спустя компания почти утроилась, а классический рок по радио заиграл вдвое громче. Я подпирал стенку, держа в руке банку тепловатого пива и наблюдая за игрой, поучаствовать в которой меня не позвали. Потом пиво кончилось, но я сделал вид, будто в банке еще что-то есть, и продолжал периодически подносить ее ко рту. Банку дала мне Лили: принесла с кухни, когда мы только пришли сюда. А потом со стайкой других девчонок упорхнула наверх и с тех пор не показывалась.
Мне пришло в голову, что лучше свалить. Наверняка никто даже не заметит.
Я посмотрел на дверь.
В тот вечер любая мелочь могла стать решающей, это уж точно. А если бы я задержался в церкви еще на минутку-другую и не встретился с Лили? Или пошел бы к дому другим путем? Но задним числом самым важным из череды поворотных мгновений мне кажется именно это, последнее, когда еще что-то можно было изменить. Сколько жизней пошли бы иначе, выйди я тогда на улицу?
Но я решил зависнуть еще ненадолго, поэтому добрел до кухни и взял из холодильника еще пива, надеясь, что никто меня не засечет, не разорется и не потребует заплатить.
А когда вернулся на старое место у стены, Лили тоже вернулась.
– Привет, – сказала она, – а я гадала, где ты.
Я показал на пиво.
– Допивай, – велела Лили.
– Зачем?
– Тут тухло, – брякнула она, нисколько не заботясь, что кто-нибудь может услышать. – Пойдем отсюда.
Мы