Постой. Андрей Хуснутдинов

без малого четыре года, но распался в одночасье, разлетелся кровавыми брызгами вчера под утро, когда по анонимному видеозвонку Вельцев расстрелял предательницу, ее любовника (и своего «работодателя») Митяя, обоих митяевских горилл, Репу и Джека, и расположившуюся позади их стола случайную парочку за ширмой. Недоброе он почуял еще осенью, вернувшись из командировки в Питер. Даша, прежде своенравная, вспыльчивая, вдруг смягчилась, стала покладистой и обходительной. Перемену в ее поведении можно было бы счесть добрым знаком, если бы одновременно это не был признак измены, уничтожившей то единственное, что привязывало Вельцева к жене – всеобновляющее и всепрощающее свойство их близости. Удивительно, но до вчерашней катастрофы вину за то, что перестал воспринимать Дашу своей женщиной, он возлагал не на нее, а на себя, и даже малодушно помышлял о разводе. Вторые сутки, шедшие после бойни в клубе, он не мог избавиться от чувства, будто стал дышать каким-то новым, пустым воздухом, который рвал его изнутри, точно выброшенную на берег глубоководную рыбину…

* * *

      – Не прячься, тебя видно, – сказал он и потушил окурок на подоконнике. – Выходи.

      Дверь кухни, до сих пор приоткрытая настолько, чтобы можно было подглядывать в щель, распахнулась, и Лана подошла к нему. Тюбетейки на ней уже не было, дурацкий грим оказался смыт без следа, в тени между болтавшимися бортами развязанного халата показывался голый живот. Пропустив руку под халат, Вельцев почувствовал в ладони теплую, пошедшую мурашками кожу. Лана подалась к нему.