году зарядили дожди, задержавшие его наступление на целый месяц.
Мы въезжаем в город со стороны Краснодона, и первое, что бросается в глаза на объездной дороге – стоящий у обочины танк. Мёртвый, покрытый ржавчиной, в темноте он выглядит особенно зловеще, как сражённый на бегу доисторический монстр. Он стоит здесь с прошлой осени, когда шли бои за Хрящеватое и Новосветловку. История его так же загадочна, как и многие эпизоды этой бессмысленной войны. Сначала говорили, что это украинский танк, подбитый во время наступления ВСУ на Луганск. А потом вдруг на нём обнаружилась надпись «ЛНР», которой раньше почему-то никто не замечал. И к танку стали носить цветы.
Разбитый асфальт перемежается с вполне сносными участками дороги. Там, по левую сторону, за деревьями, дома, большой дачный массив. Но ничто не указывает на присутствие там людей – посёлок обесточен, линии электропередач оборваны ещё прошлым летом и до сих пор не восстановлены. Наш дом где-то ещё дальше, в направлении аэропорта. Он уцелел, когда мины рвались на нашей улице в соседних огородах. Но там тоже нет света и нет воды. И мы едем дальше, в город.
На кольце при въезде стоит ещё один танк, свидетель другой, ещё более кровавой и жестокой войны. Теперь это памятник. Т-34—85 застыл на своём постаменте, нацелив пушку в затянутое тучами ночное небо.
Эта дорога знакома настолько, что проехать по ней можно с закрытыми глазами. Каждый перекрёсток, каждый поворот, каждый светофор впечатались в мозг, как метки на карте навигатора. Вот здесь надо притормозить, потому что впереди трамвайные рельсы. А дальше – перестроиться в правую полосу, потому что с левой разрешен только поворот и прямо ехать нельзя…
Нас высаживают на автовокзале, возле разбитого супермаркета. Перед нами изрешечённые осколками стены, забитые листами фанеры окна и вывеска «Лелека». Тогда, летом, этот район стал проклятым местом, потому что мины здесь падали чуть ли не каждый день.
Ночь. Дождь. Комендантский час. Но разве это сейчас важно? Фонари горят, несмотря на то, что на часах половина первого. И всего пятнадцать минут пешком.
Ключ с первого раза не попадает в замочную скважину. Почему-то ощущаешь себя вором, который собирается проникнуть в чужую квартиру. Кажется, что из всех окон и из дверных глазков за тобой следят бдительные соседи. Но, как только дверь распахивается, это ощущение пропадает. Потому что сразу становится понятно – это дом, место, в котором мы прожили пусть недолго, но вся та жизнь здесь, в этих двух комнатах и небольшой кухне. Ею пропитаны обои и ковры на полу, шторы на окнах и даже старый советский холодильник, недовольно урчащий в углу.
Кажется, можно, наконец, перестать куда-то спешить, обуть разношенные, но зато такие удобные домашние тапки, усесться в угловатое, укрытое клетчатым пледом кресло и пить вино. То самое вишнёвое вино, которое я успел заготовить в прошлом году, когда город уже был на военном положении. Помню, я тогда купил у старичка на рынке все вишни, которые он принёс продавать. Их было немного,