пила таблетки, ела специальный корм. У нас в холодильнике всегда хранились ампулы с нужными лекарствами, делать уколы научились все члены семьи. Как-то раз Александр Иванович сломал ребро, и доктор, отпуская его из травмпункта, велел купить обезболивающее и делать на ночь инъекции. Вечером я взяла шприц, пошла к мужу в спальню и остановилась. Минуточку, я прекрасно умею колоть Феню в холку, но навряд ли так можно поступить с мужем, ему точно не понравится игла в шее. Я позвала Наташу и попросила ее:
– Сделай доброе дело, уколи папу.
– Ой, нет, – испугалась домработница, – я умею только в холку. Давайте Шуру к Александру Ивановичу отправим.
Наш шофер, услышав, что от него хотят, замахал руками и произнес ту же фразу про холку.
Закончилось дело тем, что бедный Александр Иванович сам втыкал себе в ногу иглу, приговаривая:
– И кто в этом доме собака? Когда Фенечка чихнет, к ней сто человек со шприцами бегут, а бедный академик на самообслуживании.
Потом у Фенюши нашли новое заболевание: коллапс трахеи, через пару лет у нее начался хронический цистит… Всякий раз, когда ветеринар Паша осматривал мопсиху, он печально говорил:
– Даша, вы только не волнуйтесь, Феня нездорова, ей больше пяти лет не прожить.
Но Фенюша, вопреки прогнозам очень хорошего, а на мой взгляд, лучшего московского доктора, справила семилетие, потом ей стукнуло десять, одиннадцать, двенадцать… Батарея лекарств в холодильнике увеличивалась, на прогулку даже летом Фенюша выходила гулять в свитере, особый корм все наши знакомые тащили ей в сумках из-за границы – в Москве он вследствие дороговизны и малой востребованности не продается. Справив одиннадцатый год рождения, Фенюша стала очень плохо слышать, у нее начались проблемы с головой. Если я ее звала:
– Феня! Феня! – псинка секунд тридцать смотрела на меня непонимающим взором, потом взвизгивала и неслась ко мне с лаем, который следовало перевести как: «Мама! Это же ты! Прости, я тебя не сразу узнала!»
Фенюше несколько раз делали операции, но она всегда выживала, и я поверила, что мопсиха бессмертна. И вот она умерла.
Первого, второго, третьего, четвертого января Наташа, Шура, Маша, Александр Иванович и ветеринар Паша говорили мне одно и то же: Фене исполнилось тринадцать лет, многие совершенно здоровые собаки не доживают до этого возраста.
– Мусик, она была счастлива, – утешала меня Маша, – ела самое вкусное, спала на подушках, гуляла в собственном дворе…
Потом Маруся сама начинала плакать.
– Милая, – бубнил Александр Иванович, – да кое-кто за детьми так не ухаживает, как ты за Фенюшей.
Затем муж принимался кашлять и удирал в свой кабинет.
Наташа и Шура постоянно таскали на руках Капу, Мусю, Фиру, Мафи и сюсюкали:
– Ах вы наши красавицы!
А коту стали давать тройную порцию еды. В моей «Инстаграм» потоком лились