они не замечают моего присутствия, поглощенные вниманием друг друга.
Слегка наклонившись к лицу Оливии, Джейсон прикрывает глаза и припадает к ее губам целомудренным поцелуем. На их лицах – резная тень от крошечной веточки омелы, божественного благословения, которое так жестоко обошлось с тем, кто принес его в этот дом.
То была не ревность, а черная отравляющая зависть. Не вы двое должны были сегодня соединить свои сердца под символом Рождества. Господи, почему жизнь настолько несправедлива?
Я должен отвернуться, потому что внутри все рушится. Но я не в силах не смотреть. Зависть обхватывает сердце хищной ладонью. Замахнувшись ногой, врубаюсь во входную дверь, и та оглушительно хлопает. Влюбленные вздрагивают и оборачиваются на меня.
– Бруно? – сипло осведомляется Джейсон.
– Собственной персоной. – Кривлю натянутую улыбку. – Прошу прощения, что помешал.
– Ты не…
– Не беспокойся, я просто накину куртку и пойду прогуляться.
Дрожащими руками стягиваю с вешалки верхнюю одежду. Сердце колотится в груди как сумасшедшее, в горле застревает комок обиды.
– Все в порядке? – осторожно спрашивает Оливия.
Я замираю возле входной двери, распахнув ее ровно наполовину. Снаружи рвется холодный ветер, разбрасывающий перья свежего снега. Душа надломлено хрустит.
– Нет. Я вешал эту омелу не для вас.
Внутри кипит странное чувство горечи, смешивающееся с алкогольным дурманом. Толкнув деревянную дверь, практически вываливаюсь на улицу и тут же запрокидываю голову, с наслаждением втягивая прохладный ночной воздух.
Сегодня на редкость светлая ночь. Качаясь поломанной шаландой, шагаю вперед, не разбирая дороги. Земля трясется под ногами, мотая тропинку то вправо, то влево. Я не мог залить за воротник столько глинтвейна. Со мной явно что-то не так. Слабость приливает к сердцу холодной волной. Остановившись, хватаюсь за куртку и тяжело вздыхаю, борясь со странным ощущением, ломающим ребра. А потом ноги продолжают нести меня в сторону леса.
Что-то невероятно яркое светит мне прямо в лицо. Я слепну от резкого красного сияния, ударившего по глазницам. Оно такое мерзкое и ядовитое, совсем как одиночество в рождественскую ночь.
– Да что за…
Не договариваю и громко вскрикиваю. Грудь пронзает острая боль. Охнув, сгибаюсь пополам и едва не оседаю на землю. От невыносимого жара, поднимающегося в груди, меня бросает в пот. Это чувство было мне известно. Слишком хорошо.
Мы были знакомы с ним уже больше ста лет.
Повалившись в снег, выгибаюсь дугой, силясь прервать мучительные судороги. Издав пронзительный крик, смотрю на горизонт, будто пытаясь зацепиться за его ровную линию. Последнее, что видят мои глаза – громадные лапы елей, безжизненно опустившихся над сугробами.
Больше ничего.
Взор застилает красная яростная мгла.
5
– Да чтоб тебя!
Роняю бутылочку клея и торопливо вытираю лужу рукавом. Сложив