, с нескрываемым раздражением. Невысокого роста мужчина лет сорока, начинающий уже лысеть, небольшая аккуратная бородка, одет в безупречно сидящий на нем дорогой костюм и в уже совсем не модных, но дорогих лакированных туфлях.
Этот человек появился в моей больнице пару дней назад и сразу же начал волновать и так неспокойную здешнюю жизнь и трепать мои нервы. Я до последнего отказывался соглашаться на его странные эксперименты, но, судя по всему, у меня совсем не было выбора. Поэтому я был очень зол и раздражен, и мой собеседник прекрасно это видел.
– Вы понимаете какие структуры стоят за этим экспериментом? – от его голоса у меня уже начинала болеть голова, но я был вынужден ловить каждое его слово.
Он, как я уже сказал, появился в моем кабинете пару дней назад и сходу стал мне рассказывать о секретных разработках, которые дадут невероятный толчок в психиатрии и в целом отечественной науке. Я собрался уже указать ему на дверь, не вдаваясь в подробности, как мне позвонили. Мне был знаком голос звонившего, это был очень высокопоставленный чиновник в здравоохранении. По его тону и волнению в голосе я понял, что от гостя мне сегодня никак не отвертеться и обреченно вздохнул, положив трубку. Я уже больше пятнадцати лет работал главврачом этой закрытой психиатрической лечебницы. «Такая честь со стороны федералов была мне оказана впервые, а это было неспроста» – думал я, пока этот странный человек шел рядом со мной.
– Мне нужны трое ваших самых уникальных пациентов! – он никак не хотел от меня отставать, хотя я специально максимально ускорил шаг. Я неожиданно резко остановился и взглянул в его необычно яркие голубые глаза.
– Вы понимаете, что каждый из моих пациентов находится под жесточайшим контролем? У меня не обычная клиника, я не могу просто так взять и отдать вам своих подопечных!
– Я не прошу их мне отдавать, просто вы будете делать с ними то, что мы вам скажем. Введете экспериментальный препарат и будете наблюдать за ними.
Я посмотрел на своего собеседника, в его колючие глаза. Только собрался сказать, что это все в моем понимании полная бессмыслица и я не хочу этого, но… Он, казалось, предугадал мои мысли и взглядом показал мне, что не нужно. У меня нет выбора, нет даже возможности возразить, и мне просто остается согласиться.
– Хорошо! – выдавил из себя я. – Кто из них?
В моей клинике несколько десятков пациентов с абсолютно разными и необычными диагнозами и каждый из них может представлять опасность для окружающих. По сути, наше заведение – это тюрьма для них, но с той лишь разницей, что никто не знал, насколько затянется заточение.
Я смотрел на Спенсера, так зовут моего спутника, и с нетерпением ждал ответа. Он протянул мне три папки с историями болезней. Я бегло просмотрел фамилии. Каждого из них я знал как очень сложного пациента.
Первый – Джими Сандерс. Крайняя форма агрессии и ненависти к людям. Я вообще не понимаю, как он сюда попал, потому как считаю, что ему прямая дорога на электрический стул. Но судьи у нас иногда необоснованно гуманны, поэтому Джими попал ко мне в клинику. Не скрою, я относился к нему всегда с осторожностью, даже когда разговаривал с ним, скованным по рукам и ногам. От него за километр несло агрессией и опасностью, и, по моему профессиональному мнению, он абсолютно неисправим. За его плечами несколько массовых жестоких и изощренных убийств. Он никого не жалел, настоящий монстр! И я уверен, что такого как он, уже не исправит ничто.
Следующий – Стефан Андриевич, иммигрант из Польши. Вполне себе безобидный парень, я даже удивился, что его выбрали для этого эксперимента. У него очень необычное психическое расстройство – мисофония. Он не может терпеть некоторые звуки. Попал Стефан к нам после того, как воткнул в посетителя кафе, в котором он обедал, вилку, из-за того, что тот, как оказалось, слишком громко чавкал. Если рядом с ним не издавать раздражающих звуков, то и не скажешь, что он, по праву, пациент нашей клиники.
И, наконец, третий пациент, верней пациентка – София. София Робинсон. Она самая спокойная из этой троицы, но, к сожалению, лишь до поры, до времени. Когда у нее случался очередной приступ – ей виделись полчища пауков, которые атаковывали ее, и поэтому она крушила все вокруг, без разбора. Это могло быть и живое, и неживое. Все безжалостно уничтожалось под действием ее панического страха. Это проявление крайней степени арахнофобии. Сюда она попала после того, как сожгла несколько домов, обливая все, что ей попадалось под руку, канистрой с бензином.
– Не самый удачный выбор, – ухмыльнулся я. Но у Спенсера, видимо, было другое мнение на этот счет. Он попросил меня привести всех троих. Я смотрел на него и понимал, что этот человек не просто так занимает свое место. При всей его несерьезной внешности, его глаза источали полную серьезность, глубочайший ум и жесткость. А еще в них был холод…
Я прогнал ненужные мысли от себя и велел своим сотрудникам привести всех троих в кабинет для особых процедур.
По моему указанию пациентов привязали к кушеткам и завязали глаза. По регламенту присутствовали при этом лишь я, мой навязчивый гость, санитары, которые потом тут же удалились, и научный сотрудник Спенсера,