рост молодого человека необыкновенной красоты, и перед ним на небольшом расстоянии сидел сам художник – Бэзил Холлуорд.
Когда художник смотрел на грациозную, прекрасную фигуру, которую он так умело отразил в своем портрете, его лицо озаряла довольная улыбка. Он внезапно вскочил и, закрыв глаза, прижал пальцы к векам.
– Это лучшая твоя работа, Бэзил, лучшее, что ты когда-либо делал, – сказал Лорд Генри. – Ты, конечно, должен послать её в следующем году в Гросвенор. Академия слишком обширная и слишком вульгарная.
Гросвенор – это единственное место, чтобы выставлять такие работы.
– Не думаю, что куда-нибудь пошлю этот портрет, – ответил художник, откинув голову по той странной привычке, которая обычно веселила его друзей в Оксфорде. – Нет, я не буду его никуда посылать.
Лорд Генри поднял брови и в изумлении посмотрел на него сквозь тонкие голубые кольца дыма.
– Никуда не пошлёшь? Мой дорогой друг, почему? Какие странные люди вы, художники! Этот портрет вознёс бы тебя много выше всех молодых художников Англии.
– Я знаю, что ты будешь надо мной смеяться, – ответил Бэзил, – но я действительно не могу выставить этот портрет. Я вложил в него слишком много самого себя.
Лорд Генри вытянулся на диване и засмеялся.
– Слишком много самого себя! Честное слово, Бэзил, этот человек действительно красив. Не льсти себе, Бэзил: ты ничуть на него не похож.
– Ты не понимаешь меня, Гарри, – ответил художник. – Я это отлично знаю. Да мне бы и не хотелось походить на него. Я говорю тебе правду. Лучше не отличаться от других людей. Глупые и уродливые в этом мире преуспевают. Дориан Грей…
– Дориан Грей? Так его зовут? – спросил лорд Генри, проходя через комнату к Бэзилу Холлуорду.
– Да, это его имя. Я не хотел говорить тебе.
– Но почему нет?
– О, я не могу объяснить. Когда мне очень нравятся люди, я никогда никому не называю их имён. Когда я теперь уезжаю из города, я никогда не сообщаю родным, куда еду. Если бы сказал, то лишился бы всего удовольствия. Согласен, это глупая привычка. Наверняка ты думаешь, что это очень глупо?
– Нисколько, – ответил лорд Генри, – нисколько, мой дорогой Бэзил. Ты, кажется, забываешь, что я женат, поэтому моя жизнь полна тайн: я никогда не знаю, где моя жена, а моя жена никогда не знает, что я делаю. Когда мы встречаемся, мы с самыми серьёзными лицами рассказываем друг другу самые нелепые истории.
– Терпеть не могу, как ты говоришь о своей семейной жизни, Гарри, – сказал Бэзил Холлуорд, идя к двери, которая вела в сад. – Я думаю, что ты на самом деле очень примерный муж, но ты стыдишься этого. Ты – удивительный друг. Ты никогда не говоришь ничего хорошего – и ты никогда не совершаешь ничего дурного. Твой цинизм – просто поза.
– Быть естественным – это просто поза, – крикнул, смеясь, лорд Генри; и два молодых человека вместе вышли в сад.
Помолчав, лорд Генри вытащил часы.
– Боюсь, что должен идти, Бэзил, – тихо сказал он. – Но прежде, чем я уйду, я хочу, чтобы ты объяснил мне, почему ты не хочешь выставлять портрет Дориана Грея. Я хочу знать настоящую причину.
– Я назвал тебе настоящую причину.
– Нет, не назвал. Ты сказал, что это из-за того, что в нём слишком много тебя самого. Но ведь это ребячество.
– Гарри, – сказал Бэзил Холлуорд, смотря ему прямо в лицо, – каждый портрет, написанный с чувством, является портретом художника, а не того, кто ему позировал. Причина, по которой я не