разделенные невидимым пологом.
Мальчишки заулюлюкали в три горла и начали задирать поющих; Бэзил проявил изобретательность и постарался перекричать Рипли, чтобы себя реабилитировать, но в считаные мгновения все звуки смолкли, кроме его голоса да непрерывных глухих ударов лодки о дощатые берега; он не глядя понял, что Рипли облапил девушку.
Их вынесло в багровое зарево: декорации и реквизит изображали сцену ада, со злорадными демонами и грозными языками бумажного пламени; тут он разглядел, что Элвуд и его девушка сидят щека к щеке; а потом снова подступила темнота, из которой доносился только ласковый плеск воды и все тот же хор. Бэзил сделал вид, что его вниманием завладела певческая лодка: он старался докричаться до певцов и отпускал реплики на тему сближения. Потом он обнаружил, что плоскодонку можно раскачивать, и тешился этим убогим развлечением, пока Элвуд Лиминг в гневе не обернулся, чтобы его осадить:
– Эй! Делать нечего, что ли?
В конце концов они причалили у выхода, и обе парочки разомкнули объятия. Бэзил понуро спрыгнул на берег.
– Дайте новые билеты! – гаркнул Рипли. – Мы хотим еще покататься.
– Без меня, – сказал Бэзил с преувеличенно равнодушным видом. – Я домой пошел.
Рипли победно заржал. Девушки захихикали.
– Прощай, маленький, – изгалялся Рипли.
– Заткни фонтан! Пока, Элвуд.
– Пока, Бэзил.
Лодка уходила на второй заплыв; руки вернулись на девичьи плечи.
– Пока, маленький!
– Пока, большой, набит лапшой! – выкрикнул Бэзил. – Где штаны спер? Признавайся: где штаны спер?
Но плоскодонка уже скрылась в темной пасти тоннеля, оставив позади эхо издевательского гогота Рипли.
Испокон веков считается, что все мальчишки спят и видят, как бы повзрослеть. Причина такого заблуждения кроется в том, что свое недовольство запретами, отравляющими жизнь юных, они порой высказывают вслух, тогда как радостные периоды затянувшегося детства, которые их вполне устраивают, обозначаются не словами, а поступками. У Бэзила временами действительно возникало желание стать чуть-чуть постарше, но не более того. Раньше проблема длинных брюк так остро не стояла: он был бы не против их получить, но этот предмет гардероба не имел столь романтического значения, как, скажем, футбольная или офицерская форма и даже шелковый цилиндр и крылатка, в каких по ночам благородные грабители крадучись выходили на улицы Нью-Йорка.
Однако наутро это уже был вопрос жизни и смерти. Не имея длинных брюк, он был отрезан от компании сверстников и подвергался насмешкам того, кто прежде смотрел ему в рот. Если накануне вечером какие-то курицы предпочли ему Рипли, это не беда, но Бэзила отличал неукротимый состязательный дух; он не мог стерпеть, что вынужден драться одной рукой, в то время как другая скована у него за спиной. А ведь похожая ситуация могла возникнуть и в школе; вот это уже было бы невыносимо. Во время завтрака он в сильном душевном смятении воззвал к матери.
– Как